Picchio Serpentino, 50 лет
Москва, Россия
На этот раз рыбалка не задалась. Максим поехал не потому, что так уж хотел;
скорее, чтобы не огорчать отца. Теперь он сидел, нахохлившись, на банке и
иногда забывал реагировать на призывно задёргавшийся поплавок. Впрочем, для
того, чтобы молча сидеть, погружаясь в себя, это место подходило не хуже
других. Во многих смыслах так даже и лучше.
– Рассказывай. – нарушил отец тишину.
Максим поднял на него угрюмый взгляд и изобразил бровями:
«Отстань».
– Я же вижу. И, думаю, это может оказаться история, которую маме лучше не
знать. Либо узнать в слегка отредактированном виде. Поэтому стоит поговорить
именно здесь.
Максим отрицательно мотнул головой, имея в виду «Да нет никакой истории,
отцепитесь».
– Хочешь разобраться сам. Это достойно, по-мужски. Одобряю. Вот только
разобраться – означает что-то сделать. Что-то изменить. Починить. Или выбросить.
Ты же уходишь в себя и бесплодно просиживаешь там целыми днями. Мы все это
видим, поэтому выкладывай, что у тебя там стряслось… или следующую попытку
сделает мама.
Макс понял, что, сидя в лодке, торчащей посреди озера, действительно проще
рассказать, чем отделаться.
– Меня бросила Маша. Окончательно. В последний день, перед самым отъездом.
Зубы сжались, силясь справиться с потоком воспоминаний. Первые дни свободы,
благополучно сданная сессия и ласковое июньское солнце. Студенты загорают на
крыше общаги, гоняют в футбол во дворе, но влюблённой парочке нет до этого
дела – держась за руки, они целыми днями гуляют и разговаривают, стремясь как
можно больше впитать, запомнить, насладиться друг другом перед долгой
каникулярной разлукой. Соседи прощаются один за другим; скоро знакомые комнаты
окончательно опустеют, а ещё через пару дней в них поселятся приехавшие
поступать абитуриенты из других городов. Последняя ночь вместе… такая сладкая,
такая нежная, такая романтичная… такая драгоценная и трепетная… Как же хочется,
чтобы она продолжалась вечно. Утро; ей на Курский, ему на Киевский. Сдав свой
багаж в камеру хранения, он дотащил её чемодан с сумками до вагона, и там, у
самых дверей – «Между нами всё кончено. Прости. Я так решила ещё месяц
назад».
– Причину знаешь?
Юноша безразлично пожал плечами:
– Она много чего говорила. Что подарки дарил какие-то несерьёзные. Что когда ей
было скучно и хотелось пойти развлекаться – мне нужно было учиться. Что
стипендию старался копить и откладывать. Целый вагон претензий выплеснула на
меня в последние пять минут. А самое главное – что ей хочется быть для своего
парня всем. Чтобы он для неё хоть в огонь, хоть с крыши прыгнул, а я из-за неё
даже морды никому ни разу не бил. Она сказала, что, раз я ради неё не готов
бросить своих друзей – значит, не люблю её по-настоящему. Пап, вот в самом
деле, скажи… неужели её каприз того стоит? Ну ладно бы ещё друзья были
какими-нибудь алкашами или бандитами, от которых в самом деле стоит держаться
подальше. Так нет же! Лёха – из СУНЦа, Михалыч – призёр всероссийской
олимпиады, у Вадика оба родителя – профессора. Вот неужели я в самом деле
должен был от них отказываться только для того, чтобы что-то ей доказать?
Отец задумчиво посмотрел на сына:
– Я попробую угадать, а ты скажи, да или нет. У неё самой друзей в общем-то
нет. Скорее, знакомые. Да и те не то чтобы очень, поэтому она часто одна. Она
сама легко откажется от друзей, потому что отказываться по большому счёту
просто не от кого.
Раздумывая, Макс пожал плечами и неуверенно покачал головой, но потом всё же
кивнул. Отец достал свою флягу, открутил колпачок и вытащил пару стопок. Он
хотя почти никогда не пил, но на рыбалку всегда брал с собой «три по
сто» – то ли по традиции, то ли сугубо на всякий случай. Макс отмахнулся,
показывая, что не будет, но папа всё же капнул в оба стакана: «Я
расскажу тебе одну историю, тогда сам и решай».
– Когда ребёнок растёт у любящих родителей, – начал отец, – он подсознательно
запоминает это как эталон счастья и для себя потом ищет нечто подобное. Я вырос
в других условиях и видел перед глазами другие примеры, поэтому в твоём
возрасте считал любовь широко распространённой опасной болезнью, семью –
отвратительным пережитком прошлого, рождение детей – сволочным и
безответственным поступком. В те годы это ещё не называлось
«чайлдфри». Я так считал, я громко об этом кричал при каждом
удобном случае и на самом деле, как я сейчас понимаю, чертовски боялся
влюбиться. Влюбиться и стать уязвимым. С моей тогдашней точки зрения, тот, кто
любит – вечно и глубоко страдает. Он делает огромные глупости, он идёт на
большие жертвы, он иногда даже рискует жизнью – и постоянно переживает, что
другому на него наплевать. В лучшем случае объект воздыханий решительно даст
страдальцу от ворот поворот; в худшем – они очень недолго счастливы, а потом
начинается. Я считал, что гораздо лучше и рациональнее – просто здоровый секс.
Море удовольствия и ничего лишнего. Ну… теоретически считал. Практики у меня ещё
не было. Потом я познакомился с девушкой. Особенной, не такой как все. Она была
умна, интересна, хорошо воспитана. Она была красива, причём экзотической для
наших мест красотой. Мы легко нашли общие интересы и общий язык, но особенной
её делало даже не это. Понимаешь, все девушки смотрели на меня как на клоуна,
а она… какую бы чушь я ни нёс, она слушала её, затаив дыхание. Она смотрела на
меня с восхищением. Она говорила, что женщине, даже самой умной и
замечательной, следует смотреть на своего мужчину снизу вверх. И я, как
написали бы в классической литературе, пропал. Поплыл. Моя броня треснула, и я
стал думать о том, что семья с такой девушкой, может быть, вовсе и не так
ужасна, как мне представлялось. Я не был готов в одночасье отказаться от своих
воззрений, но… короче говоря, я влюбился по уши. Чёрт… она ведь мне даже не
дала. Мы только держались за руки и целовались.
– Ещё, – продолжил отец, – у меня был друг. Институтский друг. Настоящий.
Такой, что всегда горой. Мы были с ним практически неразлучны. На учёбе –
вместе, после учёбы – вместе. Разве что жили он – в общаге, а я – у себя. И
когда появилась девушка – он легко и с радостью чуть подвинулся и пустил её в
нашу компанию. То время, что мы с ней не проводили вдвоём – мы проводили
втроём. Продолжая держаться за руки. Так прошло какое-то время. Месяц или может
быть два. А потом однажды мой друг пришёл ко мне домой. Поставил на стол бутылку
водки. И сказал, что он уже больше недели целуется с моей девушкой. И не только
целуется. Что у него это в первый раз. Что она им восхищается и слушает его,
затаив дыхание. Что смотрит на него снизу вверх. И что, когда она к нему
потянулась – он не нашёл в себе сил отказаться. Так и сказал: хочешь – бей мне
морду. Я виноват и не буду сопротивляться, ты в своём праве.
На этом месте родитель прервал рассказ, выдохнул, задержал дыхание и опрокинул
свою стопку. Максим не присоединился. Папина история выбила его из колеи
собственных переживаний, но что сказать, он не знал. Отец махнул рукой,
занюхал и продолжил: «Осталось рассказать немного. Только самое главное.
Ты знаешь, я всегда говорил, что твоя мама – замечательная женщина, и мне с
ней безумно повезло. Что я её на самом деле не достоин. Ради такой женщины
действительно стоит пойти на что угодно. Хоть в огонь, хоть с крыши. А ещё – ты
знаешь моего друга. Это Сергей Николаевич. Дядя Серёжа. Я не буду говорить,
чего с моей точки зрения стоила твоя Маша, а чего не стоила – это решать только
тебе. А вот тогда, много лет назад, я подумал: он, конечно, очень виноват. И
она тоже очень виновата. Но он не смог держать это в себе, пришёл и рассказал –
а она нет. Она продолжила держаться со мной за руки, смотреть на меня с
восхищением и целоваться при встрече. Её всё происходящее устраивало. И вот
поэтому я не стал тогда бить дяде Серёже морду. Я даже слова ему плохого не
сказал. Вместо этого мы распили бутылку на двоих и приняли твёрдое совместное
решение: ни одна блядь не стоит нашей дружбы.
2022-06-25 в 15:30
