Юрген Хольтман, 59 лет
Москва, Россия
У неё было довольно редкое имя – Виолетта. Впрочем, она предпочитала, чтобы её
звали Летта. Не Виола – что у нее прочно ассоциировалось с плавленым сыром – а
именно Летта. Или Летти – она одинаково откликалась на оба сокращения. Я
предпочитал первое, что её вполне устраивало.
Мы познакомились с ней… ну где я ещё мог познакомиться с женщиной в то время...
На проекте, конечно (в тот период к сайтам знакомств я уже относился даже не
прохладно, а арктически). Или антарктически. В общем, не жаловал я их тогда.
Совсем. Ни ванильные, ни тематические.
Проект состоял в привлечении финансовых инвестиций в компанию вполне себе
среднего размера. 47 миллионов долларов объем продаж, чуть больше сотни
сотрудников. Я делал всю финансово-инвестиционную часть (стоимостная модель,
инвестиционный меморандум, due diligence, презентации и все такое).
А компания Виолетты – где она была единоличной владелицей и генеральным
директором – занималась аудитом (бухгалтерским) и юридическим обеспечением
сделки. Стандартное разделение труда между консультантами в инвестиционном
проекте.
Обычно я особо в юридические дела не лезу, как и в чистую бухгалтерию (меня
мало волнует, какую там систему юридических лиц клиент наворотил и что они там
рисуют в официальной отчетности).
Мне главное – чтобы чистый денежный поток шел понятно куда (для инвесторов
понятно, то есть) и чтобы риски ээээ… оптимизации налогообложения и прочих
платежей в разные бюджеты всех уровней были приемлемыми.
Поэтому мне вполне достаточно бесед с финдиректором, главбухом и формальных
заключений – юридического и аудиторского. И не менее формальной беседы с
аудитором и юристом.
С Виолеттой же общение очень быстро вышло далеко за пределы формальностей. Нет,
вовсе не потому, что она меня «клеила» - я потом узнал, что она
так поступала со всеми своими клиентами и партнерами в проекте.
Она настояла на том, чтобы самым подробнейшим образом провести меня по всем
лабиринтам и бухгалтерии, и юриспруденции. Тем еще лабиринтам, надо отметить.
Перфекционистка, блин. Удовольствие было… ну как песок жевать. Впрочем, нет,
песок жевать приятнее. Коучем она оказалась… не очень.
Мне очень хочется сказать, что я и не заметил, как мы с Виолеттой проснулись в
одной постели. Но это неправда. Хоть и удобное клише. На самом деле, очень даже
заметил. Не по великой любви (ее и в помине не было) и даже не по страсти,
наваждению, влюбленности или что там еще из той же оперы приводит мужчину и
женщину в общую койку.
Нас туда привела… безысходность, наверное. Её… да и моя, пожалуй, тоже. И у
неё, и у меня давно не было партнёра (в смысле, романтического и
сексуального), а инвестиционные проекты такого рода имеют неприятное
обыкновение высасывать энергию насосом высокого давления. И таки высосали – что
у меня, что у неё. До уровня «ниже красного». По всему
энергетическому спектру.
Инициатива принадлежала, как ни странно, ей (обычно в таких ситуациях
предлагал переместиться в постель я). После ужина в демократичном «Иль
Патио» недалеко от клиента она просто – и очень грустно - спросила:
«Можно я проведу с тобой ночь? Не обязательно даже в одной постели – если
ты меня не хочешь. Мне очень плохо, холодно и одиноко. В пустую холодную
квартиру возвращаться я уже просто не могу. А больше идти мне некуда. Точнее
есть, конечно… но там еще хуже. Пожалуйста, не оставляй меня…»
Это было никакое не соблазнение. А мольба. О хотя бы малой толике нежности,
ласки, заботы… О том, что как воздух нужно разведенной, одинокой бездетной
тридцатитрехлетней женщине, которая пашет как проклятая, чтобы оплатить
безумные счета за лечение очень пожилых родителей (Виолетта была единственным и
очень поздним ребенком – ее мама очень долго не могла родить). И очень
больных.
Я купил ей огромный букет цветов. Кремовых роз – ее любимый цвет. Потом повез ее
к себе домой. Точнее, повезла она меня. У меня такая любопытная ситуация –
американские водительские права есть, а российских нет.
И авто тоже нет. Ибо в моей ситуации в Москве (как, кстати, у многих в том же
Бостоне или Нью-Йорке) машина мне нафиг не нужна. Огромные головные боли и
изрядного размера омертвленный капитал. Который лучше пустить в мой венчур в
области управления знаниями. Что я, собственно, и сделал.
В первую нашу ночь у нас не то, что не было секса – мы даже наготу друг друга
не видели. И даже не целовались. Ну разве что по-дружески – в щечку. Приняв
ванну, она переоделась в одну из моих необъятных футболок, привезенных то ли
из Далласа, то ли из Лондона, то ли из Вены, то ли из Анталии.
Виолетта была миниатюрная, стройная и изящная, поэтому моя XXXL футболка
(причем из весьма плотной ткани) для неё была как нормальная такая ночнушка,
которая скрывала практически все.
Мы просто пытались друг друга отогреть. Как могли. Сначала она долго-долго
сидела у меня на коленях, обняв меня за шею и прижавшись ко мне. А я просто
гладил её – по голове, спине, бедрам.
Она несмело – как старшеклассница в первый раз наедине со своим мальчиком –
отвечала мне тем же. Потом мы долго лежали, обнявшись, в постели. Просто молча
лежали – и даже не особо то и ласкали друг друга. Выжженные мы были оба изнутри.
И она, и я. Два бедных, несчастных, одиноких, недолюбленных и недоласканных
котенка. Или лисенка. Или… впрочем, это неважно.
На следующий день была суббота. К клиенту ехать не было необходимости. А
работать мы могли и дома. Виолетта съездила домой, собрала сумку с минимально
необходимыми вещами и вернулась ко мне. Мы работали до вечера – проект есть
проект; потом она приготовила нам ужин. Ничего особенного – кулинар она была не
ахти. Но приемлемо. Хотя я готовлю лучше.
Потом… потом она просто разделась для меня донага. Просто чтобы доставить мне
удовольствие. Уселась ко мне на колени, обнимала, целовала, ласкала… Как
умела. А умела она, увы, не очень.
Потом она рассказала мне, что у неё был очень доминирующий муж, который
требовал от неё полной покорности и полной пассивности. Ей очень хотелось
доставить мне удовольствие, быть активной… но она просто не знала, как.
Получалось очень неловко… и очень трогательно. Что вызывало во мне волну… нет,
океан нежности. Просто нежности по отношению к ней.
Потом… потом была постель. В которой я овладел ею. В обычной миссионерской
позиции – ничего особенного. Наши занятия… да нет, наверное, все же не только
сексом, а каким-то грустным подобием любви были… просто неловким и неумелым –
но зато совершенно искренним - желанием двух несчастных и одиноких мужчины и
женщины подарить друг другу хоть немного любви. Нежности. Ласки. Тепла.
Получалось… не очень. Но хоть что-то получалось…
А потом… потом произошло то, что буквально в мгновение ока радикально изменило
наши отношения.
У меня часто ночью пересыхает горло – причем серьезно так – поэтому я обычно
держу на тумбочке у кровати солидную такую бутыль воды. Но на этот раз – по
понятным причинам – наполнить её я забыл. И вынужден был отправиться на кухню. А
когда я вернулся…
Виолетта сидела голая на постели, разложив на ней всю – ну, или почти всю –
мою уже тогда внушительную коллекцию дивайсов. Ударные, зажимы, секс-игрушки и
все такое прочее. И нежно так, ласково гладила кожаный спанк.
«Да…» - задумчиво произнесла она, поглаживая дивайс. «Вот уж
точно – бойтесь своих желаний – они могут и исполниться…»
«Это все для женского тела?» - спросила она, внимательно и даже
как-то испытующе глядя на меня своими светло-зелеными, колдовскими
глазами.
«Да» - честно признался я. «Ты же знаешь – я абсолютно гетеро.
Самой что ни на есть традиционной ориентации»
«Значит, и для моего тоже» - все столь же задумчиво, только уже
намного тише произнесла она.
«Если ты этого хочешь» - пожал плечами я. А что она этого хочет – и
сильно – было написано на её хорошеньком личике двухсотым кеглем Times New
Roman.
«Выпори меня» - вполне предсказуемо и столь же предсказуемо тихо
прошептала она. «Как ты хочешь. Только сильно и долго. И очень больно. Я
очень этого хочу… Очень. Именно от тебя».
Я надел на неё наручи и поножи. Привязал к спинкам кровати. И действительно
очень сильно выпорол. По спине – жестким флоггером и кошкой; по ягодицам –
кошкой, ремнем, спанком и однохвостью и по бедрам – кошкой (когда она потом
стояла уже в коленно-локтевой позе). Она получила… да не меньше трехсот ударов в
общей сложности – но ни разу даже не вскрикнула. Только стонала, хоть и
довольно громко.
Потом я развязал её и дал отдохнуть. Я не заметил в ней особой виктимности или
сабмиссивности (на самом деле, я не заметил вообще ни грамма ни первого, ни
второго), но мне почему-то очень захотелось «продолжить банкет». То
есть, её мучения.
Летта отдышалась, пришла в себя… а потом опустилась на колени, поцеловала мне
руки и ноги и еле слышно прошептала: «Спасибо…»
И потом добавила: «Если ты хочешь, ты можешь делать со мной все, что
захочешь. Я все выдержу. Я сильная. Я очень сильная»
Будь я типичным верхним, я бы немедленно устроил ей обработку по полной
программе. До полуобморока. Или до обморока. С другой стороны, будь я типичным
верхним, мы вряд ли бы вообще очутились в моей квартире. Не говоря уже о
постели. И, тем более, о порке. Ведь она очень легко могла себе найти хоть
садиста, хоть доминанта, хоть кого угодно. Но не нашла ведь…
Она поднялась с колен, подошла ко мне, обняла за шею и очень тихо прошептала
на ухо:
«Знаешь, ведь это у меня в первый раз. Меня раньше никогда не пороли. Я
даже ни разу не селфила. Хотя дивайсы уже давно приобрела. Хороший такой набор.
Почти как у тебя…»
Как ни странно, меня это совершенно не удивило. Хотя, может, и не
странно…
«Я еще хочу» - еще тише прошептала она. «Сделай мне
больно…»
Нормальное такое управление снизу. Не знаю, почему я так действую на нижних
женщин, но они… в общем, вываливают на меня свои желания быстрее, чем я
соображаю, что же я, собственно, хочу с ними сделать…
Не знаю, почему, но я решил сразу… в общем, раз уж заявляет, что очень
сильная… в общем, добро пожаловать в ад. В смысле адской боли. Хотя это кому
как… Некоторым в кайф полный.
Я взял с кровати коробку с прищепками. Обычными деревянными прищепками – ничего
особенного. И начал последовательно ставить их на её тело.
«Лишение тематической девственности продолжается» - подумал я.
«Интересно, куда это все зайдет и чем, собственно,
закончится»
Шестнадцать прищепок я поставил ей на соски и на грудь. Нормальная такая трешка.
Не супер (бывает и красивее), но вполне. Пожалуй, даже Playboy - quality. Еще
столько же – на бока и бедра. А потом отправил на кухню за гречкой.
Ей было очень больно. Очень. Видно было, что каждое движение дается ей с
колоссальным трудом. И с очень сильной болью. Но она честно шла, превозмогая и
преодолевая себя. Она действительно была очень сильная. Чего было больше в её
решимости и целеустремленности – желания себе что-то доказать или доставить мне
удовольствие – мне было очень трудно понять. Или здесь было что-то ещё? Как
очень скоро выяснилось, очень даже было…
Мне действительно очень нравилось созерцать её мучения. Чувствовать её боль. При
этом и зная разумом, и чувствуя, что все это ей самой очень и очень нравится.
Несмотря на сильнейшую боль. Или благодаря этой боли?
Она быстро, нашла гречку (благо особо искать было и не нужно), взяла газету
(Moscow Times– не что-нибудь!) и вернулась в спальню. Аккуратно разложила газету
на полу, морщась от почти нестерпимой боли, насыпала гречку тонким слоем (так
больнее стоять). Встала на колени, разведя ноги в стороны (чтобы я видел её
всю). Завела руки за голову…
Она выстояла так шестнадцать минут. Для первого раза просто невероятно. Но
выстояла. Потом начала заваливаться. Я подошел к ней, взял за волосы и
медленно, не торопясь, наслаждаясь ее болью, снял с неё прищепки. Минуты
четыре, наверное, снимал. Если не больше. Потом поднял с колен (сама встать
она уже не могла).
Отвел к кровати, уложил на бок, аккуратно смазал и спину и… другую сторону ее
тела специальной мазью, которую мне регулярно возили из Канады. Анальгетик и
противотравматическая в одном флаконе. Боль снимает почти мгновенно; а синяки –
даже самые жуткие – проходят максимум через пять дней.
Виолетта повернулась на спину и долго лежала, приходя в себя. Потом
приподнялась, оперлась на изящный локоток, повернулась ко мне.
«А ведь правду говорят» - неожиданно мелодичным голосом протянула
она, «телу страдание – душе очищение…»
«Тебе лучше?» - с надеждой спросил я.
«Ты знаешь, да» - с довольной и какой-то… лучистой улыбкой ответила
Летта. «И намного. Нет, никакого пресловутого спейса у меня не было…
просто было очень больно. Очень. А потом, когда все закончилось… мне стало так
хорошо. Так тепло, спокойно, уютно. Спасибо тебе…»
Она не без труда встала с постели, подошла ко мне, обняла за шею.
«Знаешь, это, наверное, как катарсис… Все ушло. Одиночество, страх,
депрессия, боль душевная… Ничего больше нет. И только и исключительно благодаря
тебе…»
Странно, но на меня эта её благодарность не произвела ровным счетом никакого
впечатления. Ибо я давным-давно уже ничего не чувствовал. Совсем ничего. Я был…
наверное, как хороший автомат.
Очень хороший автомат. Робот. По построению стоимостных моделей, написанию
инвестиционных меморандумов, стратегическому управленческому консалтингу. И
решению невозможных задач. Как, например, математической модели
информационного общества. Которую я уже почти закончил.
Ну, и красивому романтическому ухаживанию. Доведению женщины до оргазма. А
теперь – и до тематического удовлетворения. Расту, блин. Развиваюсь.
Психотерапии (не хуже профи, как выяснилось). Энерготерапии. Ну, и
алготерапии, как выяснилось.
Лечении болью, то есть. Сексотерапии… да нет, пожалуй, это не совсем ко мне.
Или совсем не ко мне. Хотя под моими руками кончают очень даже неплохо. Но не
все. Совсем не все. В общем, ладно.
«Не выгоняй меня, пожалуйста…» - тихо попросила она.
«Почему ты решила, что я тебя собираюсь выгнать?» - удивился
я.
«Ну не знаю» - пожала плечами Виолетта. «Навязалась тебе,
улеглась в твою постель, напросилась на сессию… Теперь вот остаться хочу… А у
тебя, может быть, совсем другие планы…»
«Да нет у меня никаких планов» - поспешил успокоить её я. «Я
сам не хочу, чтобы ты уходила»
«Правда?» - с нескрываемой радостью спросила она. Ну и комплекс же у
неё…
«Правда». Это действительно было чистейшей правдой. Обратно в ужас и
пустоту одиночества? Нет уж, благодарю покорно…
«Тебе понравилось?» - осторожно и с каким-то даже беспокойством в
голосе спросила она.
«Пороть и мучить тебя?»
«Да» - тихо произнесла она.
«Понравилось» - честно признался я. «Очень». А вот в
том, что практически сразу после окончания сеанса это чувство бесследно
исчезло, я признаваться не стал. И уж тем более, я не стал сообщать Летте о
чувстве, которое заняло образовавшуюся в моей душе пустоту.
«Я очень рада» - улыбнулась Летта.
Это тоже была правда. Ну, почти правда. Слово «очень» тут было
лишним. Явно лишним. Мне просто понравилось. Ибо на чистую ваниль я уже давно не
реагировал никак.
Просто никак. Чисто ванильные женщины и отношения для меня уже давно не
существовали. Вообще. Ибо мои психологические и духовные проблемы зашли
настолько далеко, что я мог хоть что-то почувствовать только в тематическом
экстриме.
Но это было далеко не самое страшное. Гораздо страшнее было то, что были…
скажем так, фантазии и энергии, которые мне нравились действительно очень и
очень. В чистой ванили я был мертв. В Теме – полужив. По-настоящему я жил – мог
жить, а не существовать – только в совсем иных мирах. И энергиях. Причем уже
давно.
Войны и смерти. Демянского котла и берлинского неба. Дивизии
«Тотенкомпф» и ягдгешвадера «Стражей небес». В компании
Вальтера Новотны и Рейнгарда Гейдриха. Зеппа Дитриха и Теодора Эйке. Отто
Скорцени и Курта Штудента. В фельдграу штурмбанфюрера СС и небесно-голубой форме
майора люфтваффе.
В кабине «Густава» и в кузове броневика Sd Kfz 251. Штатного
бронетранспортера «Ханомаг», то есть. За ш
2021-09-22 в 16:19
