Юрген Хольтман, 59 лет
Москва, Россия
Они познакомились в Интернете. Не на тематическом сайте – после своего крайне
неудачного тематического опыта четыре года назад она удалила все свои аккаунты
на пиплах, Галактике, Ионе и всех прочих, где успела зарегиться.
А просто вКонтакте. Он написал ей, попросил добавить её в друзья. Она
просмотрела его профайл (какая-никакая, но защита от неадекватов), увидела что
он поэт. Причём не просто поэт, а поэт талантливый, известный, состоявшийся и
признанный. Успешный, одним словом.
Поэт-критик, главный редактор популярного поэтического журнала, лауреат
нескольких престижных литературных премий. Даже правительственную грамоту
однажды получил. Правда, к последнему он относился без особого восторга, ибо
его отношение к российским властям было, мягко говоря, довольно негативным.
Что для творческой интеллигенции не редкость совсем.
Впрочем, в политику он никогда не лез, убеждения свои держал при себе,
поэтому без проблем прошёл соответствующую «проверку на
благонадёжность». Ну, и связи, конечно, помогли – по его словам, его с
удовольствием читали даже на Старой площади – в Администрации Президента
Российской Федерации.
Её это заинтересовало. И польстило весьма. Ибо не каждый день простой русской
женщине из подмосковного райцентра с... в общем, не особо престижной, хотя и
важной профессией пишет поэт.
К тому же его стихи ей понравились. Даже очень понравились. И вообще он казался
– в отличие от очень многих поэтов – спокойным, уверенным в себе и совершенно
не тщеславным.
Поэтому в друзья она его добавила, на сообщение ответила... после чего
завязалась довольно оживлённая переписка. Ей было очень комфортно с ним общаться
буквально с первой минуты несмотря на то, что она не всегда понимала, что
именно он хотел сказать - слишком много иронии было в его словах (не говоря уже
о произведениях).
Через три недели они встретились в реале. Это получилось как-то очень...
естественно, наверное. Чтобы её успокоить (ибо времена нынче опасные), он
прислал ей несколько своих фотографий с известными людьми – артистами МХАТ,
политиками, предпринимателями - и сказал, что публичные люди не бывают
маньяками – они у всех на виду. Ей это понравилось, хотя она согласилась бы на
встречу вживую и без этого. Ибо к тому времени уже достаточно ему доверяла.
И... подружились, наверное. Хотя многие считают что между мужчиной и женщиной
дружбы не бывает и быть не может, у них как-то получалось. Они встречались
часто - практически каждую неделю (к тому времени она уже развелась во второй
раз и была женщиной свободной) – и общались... разнообразно.
Они гуляли в парках (Кузьминки, Коломенское, Сокольники, Царицыно), болтали
о том о сём в маленьких симпатичных литературных кафешках, ходили в музеи, на
выставки, в театры (он водил её на все премьеры в театр Маяковского, где у
него был знакомый режиссёр). Как старшеклассники ещё советских времён (когда в
СССР «секса не было»). И им это... нравилось.
Она с удовольствием убиралась в его холостяцкой квартире, готовила с ним еду
(хотя скорее помогала ему – повар он был отменный), даже сшила ему шторы и
покрывала для кровати, кресел и стульев (в своей прошлой жизни она была
довольно умелой портнихой).
С ним она впервые в жизни покаталась на горном велосипеде (правда, в парке, не
в горах – с последними в Москве как-то не очень). Французском, ручной сборки –
прощальный подарок одной из его многочисленных гражданских жён.
Однажды он попросил её перевести в текст запись его интервью. Двойного, с
другим тоже очень талантливым и известным поэтом. Ей понравилось. И то, что
узнала очень много о русской классической литературе, конечно – но более всего
то, что она сделала для него что-то полезное, важное и нужное. Что она ему
нужна. Поэтому это было гораздо больше, чем понравилось. Она была счастлива.
Просто счастлива. И по-женски, и по-человечески.
Он научил её делать ему массаж. Классический, никакой эротики, только спины и
шеи. А потом и сам стал делать ей такой же (он когда-то давно закончил курсы
массажистов и с тех пор регулярно практиковал).
Делал он массаж очень профессионально и просто божественно. Она просто улетала.
Реально улетала. И, конечно, ей очень нравилось её ощущение нужности. Которое,
если верить Сергею Образцову, и есть счастье.
Он всегда отворачивался (или вообще выходил из комнаты), когда она раздевалась
до пояса (он даже юбку ей снимать не позволял) и ложилась на кровать в
предвкушении его массажа. И перед тем, как она поднималась после массажа. И не
позволял себе никакой ласки – только уверенные, грамотные, эффективные
движения профессионального массажиста.
А ей очень хотелось его ласки. Очень. Она всегда просто обожала петтинг – нежные
прикосновения кончиков пальцев мужчины к её телу очень медленными движениями.
Даже через одежду – не говоря уже к обнажённому телу.
Правда после первого развода ей вдруг очень резко захотелось грубости в сексе...
да и вообще в отношениях с мужчинами. Так, собственно, её и занесло в Тему. Из
которой она потом долго и с огромным трудом выбиралась.
Она была совсем не против и лечь с ним в постель, да и ему она нравилась как
женщина – она это и видела, и чувствовала. Но он ни разу не попытался не то,
что обнять её или поцеловать – даже прикоснуться к ней.
Однажды она прямо спросила его почему. Он ответил, что слишком ценит
установившуюся между ними мистическую близость (по его словам, у него ни с
одной женщиной ничего подобного и близко не было). И очень боится, что даже
если прикоснётся к ней, то это тёплое, доброе, светлое и неотмирное ощущение
исчезнет.
Он был полиаморен, что для поэтов скорее правило, чем исключение. Только
гражданских жён у него было аж семь (в официальный брак он так ни разу и не
вступил, и больше двух лет ни с одной прожить так и не смог). Тоже скорее
правило, хотя среди поэтов встречаются и отличные семьянины. Поэты – они разные
бывают (некторые даже умудряются весьма успешно заниматься бизнесом).
Он был почти постоянно влюблён в кого-то, причём это почти всегда была девушка
(влюблялся он только в молоденьких, хотя ему было уже за сорок) редкостной
стервозности и независимости.
Полная противоположность её мягкому, тёплому, покладистому и доброму
характеру, который ему напоминал его покойную маму. Причём сильно так напоминал
– ей иногда казалось, что он воспринимает её именно как свою маму, хотя она
была почти на десять лет моложе его.
Если девушка была зело ревнивая, их отношения прекращались на месяц-два. Но
никогда не на больший срок – больше двух месяцев в его жизни ни одна такая
пассия не задерживалась. Ибо стервозные женщины всем хороши, кроме одного -
напрягают слишком. Что в современном и без того агрессивном мире долго терпеть
просто невозможно.
Его пассии появлялись в его жизни и быстро исчезали, а она оставалась. Поэтому
он почти с самого начала стал называть её не по имени (хотя её имя ему очень
нравилось и очень ей шло), а по прозвищу, которое он ей дал. Константа.
Он с самого начала сказал, что она абсолютно свободна. Что она ему очень нужна
(хотя объяснить почему, так и не удосужился), но в его жизни она будет ровно
столько, сколько захочет.
И что если она выйдет замуж (что он настоятельно ей рекомендовал ибо, по его
мнению, ей комфортно только в замужнем состоянии) и её муж будет против их
общения, он это и поймёт, и примет.
Но она замуж не торопилась. Совсем. Слишком уж болезненным был и её только что
закончившийся брак, и расставание.
Так продолжалось... да с полгода, наверное. Она уже практически привыкла к их
странно-дружеским отношениям, как вдруг всё переменилось буквально в мгновение
ока.
Они сидели в его гостиной (она же его кабинет). Она, как обычно, на удобном
дивание, а он – как обычно – в комфортном кресле. Просто молча сидели – ей с
ним было удивительно комфортно и приятно просто молчать. Долго сидели и долго
молчали... пока вдруг он задумчивым и странно-извиняющимся тоном произнёс:
«Мне нужно тебя пороть. Очень нужно. Очень долго и очень больно. Я знаю,
что ты не любишь порку, что ты её боишься, но мне очень, очень нужно, чтобы
ты выдержала. Чтобы ты позволила мне пороть тебя так долго, как мне будет
нужно. И так сильно и больно, как мне будет нужно. И выдержала. Как бы тебе ни
было больно и страшно...»
Как ни странно, она не возмутилась. И даже не то, чтобы очень сильно
испугалась. Хотя в Тему возвращаться ей ой как не хотелось – слишком
малоприятными были её воспоминания о её... заходе четыре года назад.
Поэтому она просто спросила:
«Почему? Почему тебе нужно меня пороть?»
Он глубоко и как-то очень грустно вздохнул:
«Я довольно долго был весьма посредственным поэтом. Успешным – это
зачастую никак не коррелирует с талантом и даже с гениальностью – но
посредственным...»
Он запнулся.
«А потом... потом я попал в автокатастрофу. Пять минут в состоянии
клинической смерти. Земного времени, разумеется...»
Он снова запнулся. Видимо, ему было трудно найти подходящие слова для описания
произошедшего.
«Я... в общем, я побывал в каком-то совершенно другом мире. Нет, ничего
подобного тому, о чём пишут во всяких там Жизнь после жизни и так далее, я не
видел. Я видел...»
Он развёл руками. «Извини, я не могу это описать. В человеческом языке
просто нет таких слов...»
«Это было... страшно?» - осторожно спросила она.
Он покачал головой. «Нет. Это было... другое. Просто другое. Мистическое.
Колдовское. Завораживающее...»
«И благодаря этому ты стал...»
Он кивнул. «Да. Совсем другим поэтом. Небо и земля. Успех, признание
совсем другие тоже, конечно, но самое главное – совсем другие стихи. Да сама
посмотри...»
Он взял со стола папку. Протянул ей. «Слева до, справа –
после...»
Это было действительно небо и земля. Сногсшибательная разница.
«Десять лет» - задумчиво произнёс он. «Десять лет я сижу на
энергетической подпитке. И с каждым днём она сжимается, как шагреневая
кожа...»
«И ты считаешь...» - тихо произнесла она. Почти прошептала.
«Я вижу» - перебил он её. «Я мистик немного, поэтому иногда
просто вижу. Вижу, что когда ты будешь лежать голая на моей кровати,
привязанная к спинкам за руки и за ноги...»
Эта картинка её неожиданно возбудила. Причём неслабо так возбудила.
«... а я буду тебя пороть ремнём по твоей соблазнительнейшей пятой
точке...»
Она заметно покраснела. Впрочем, попка у неё действительно была
соблазнительнейшая...
Он запнулся. «... я снова окажусь в этом мире. Там будет не так ярко, как
после клинической смерти, но всё равно...»
«... ты получишь необходимое тебе вдохновение?» - тихо спросила
она.
Он кивнул: «Да»
«Тогда я согласна» - прошептала она. «Я всё вытерплю.
Всё»
«Почему?» - совершенно искренее удивился он. Ибо думал, что её
придётся уговаривать, убеждать, умолять...
Не пришлось.
«Потому что ты мужчина, а я женщина» - спокойно ответила она.
«А женщина должна служить мужчине. Особенно если я – простая женщина, а
ты известный поэт...»
«Тебе будет больно» - честно предупредил он. «Очень больно.
Нестерпимо больно...»
Она спокойно кивнула. «Я привыкла подчиняться и служить. Сколько себя
помню, я всегда подчинялась. Отчиму. Бабушке. Тёте. Сестре старшей. Потом
второму мужу... Перед ним раздеваться по приказу нравилось. На коленях перед ним
стоять... долго»
Глубоко вздохнула и уверенно продолжила:
«Мне всегда это нравилось. Даже очень. Когда я подчиняюсь и служу мне
сразу становится всё понятно и спокойно. Ибо я всегда считала и считаю, что это
правильно...»
Он просто потерял дар речи. Как же ему повезло...
«Я...» - она запнулась. «У меня был ДС. Виртуальный. Дважды. С
одним и тем же верхним. Из Питера. Первый раз – девять месяцев, потом – когда я
от него сбежала, а он меня вернул – два... с половиной, наверное»
Об этом она ему не говорила никогда. Он вообще не знал, что у неё был
тематический опыт.
Она вздохнула и продолжила:
«Стандартный ДС с фото и видео отчётами и подробным описанием, что я
делаю и где нахожусь. Допросы с пристрастием, унижения... ну и всё такое
прочее. На коленях стояла перед компом... долго. Раздевалась перед видеокамерой,
стриптиз танцевала... как могла. Ласкала себя – ему очень нравилось смотреть,
как я кончала...»
Он заметно возбудился. Что для того, что ему нужно было сделать, было скорее
полезно, чем вредно.
Она продолжала:
«Мне это очень нравилось... и самой, и ему удовольствие доставлять. Я
потом – после того, как мы расстались всё-таки, подсознательно искала таких же
отношений. Хотя активных попыток найти дистанционного Верхнего не
предпринимала...»
Что с его кочки зрения было странно на самом деле.
«А потом» - неожиданно задумчиво произнесла она, «я...
переросла, наверное, эти отношения. Ибо всё это... мелкое какое-то»
Глубоко и как-то неожиданно радостно вздохнула. И продолжила:
«А то что хочешь ты... это именно то, что я очень долго искала. Служить
мужчине через боль – это действительно высшее. Терпеть запредельную нестерпимую
боль столько, сколько тебе будет нужно, чтобы подарить тебе вдохновение для
создания поэтических шедевров... это счастье. Самое настоящее счастье. Высшее
счастье...»
Она встала с дивана и без команды начала раздеваться. Видимо, для неё это было
абсолютно привычное дело. Медленно, спокойно, грациозно, женственно и очень
красиво сняла жёлтый свитер.
Завела руки за спину, расстегнула белоснежный лифчик, позволила ему
соскользнуть вдоль её тонких, изящных и очень женственных рук. Отбросила на
диван, обнажив небольшие, но удивительно красивые груди с ровными,
аккуратными розовыми сосками.
Освободила ступни от туфель. Расстегнула и сняла чёрные женские брючки. Спустила
до щиколоток и сняла чёрные же тонкие колготки. Затем проделала то же самое с
маленькими белыми кружевными трусиками.
Оставшись нагой.
«Куда мне лечь?» - спокойно и с какой-то непоколебимой уверенностью
в правильности и праведности, спросила она. И с удивительной... нежностью.
Заботой. Лаской. Любовью.
Он махнул рукой в сторону спальни, всё ещё до конца не веря в реальность
происходящего.
«На кровать. На живот, естественно»
Они прошли в спальню. Она неожиданно остановилась перед кроватью.
«Никогда не думала, что буду получать такое удовольствие. Наслаждение.
Радость. Счастье. От того, что буду раздеваться догола не для того, чтобы
получить ласку. А чтобы отдать своё тело на жуткую, страшную, запредельную
боль. Истязание. Ради того, чтобы подарить вдохновение талантливому,
творческому, гениальному человеку. Тебе»
И упала на кровать как на колени перед алтарём в храме.
«Истязать» - подумал он. «Именно истязать я тебя буду. До
крови пороть. До потери сознания ведь засеку. Потом верну в сознание и снова
пороть буду. Пока не получу всё, что мне нужно. Всё вдохновение. Все энергии. А
потом как только синяки сойдут – снова пороть буду...»
Этот энергетический канал был (предсказуемо) на порядки слабее клинической
смерти. Поэтому черпать из него энергии ему нужно было не реже раза в две-три
недели – он это очень хорошо чувствовал.
Он надёжно привязал её за запястья и лодыжки к спинкам кровати (благо
решетчатые). Завязал ей глаза шарфом – так ощущения острее будут. Затем полез в
шкаф за дивайсами.
Тему он давно уже не практиковал, ибо ему нужна была весьма специфическая
обратка – канал даже, а такую получить от нижней женщины – один шанс из
миллиона. Поэтому у него оставалась дивайсов раз-два и обчёлся.
Кошка-девятихвостка, которую он как-то купил на распродаже дивайсов в
«Крутом мене» (клубе ТН-щиков). Отлично подойдёт для её нежной
спинки.
Метровая плеть из неожиданно мягкой кожи, которую он купил у пастуха в Маррокко
(он вообще очень любил путешествовать и проводил в дороге едва ли не больше
времени, чем дома). Банальные спортивные прыгалки. И, конечно, широкий
тяжелый офицерский ремень.
С которого он и решил начать порку. Подошёл к кровати (его жертва лежала
совершенно неподвижно и спокойно, ровно и глубоко дышала). Он вдруг понял...
скорее почувствовал, что это было жертвоприношение.
Реально жертвоприношение. Она
2021-09-19 в 11:02
