Повесть-тризна (ахтунг, многабукаф)

Мрак о'Бес, 49 лет

Абрамцево, Россия

Вместо авторского предисловия.

Это не повесть в чистом виде, это скорее конспект некоего произведения. Даже названия ему не дал, да и зачем название конспекту? Сперва я задумывал писать сценарий для тематической короткометражки. Не умея писать сценариев в принципе, да :)) Потом, поняв, что с моими организаторскими неспособностями даже о короткометражке можно смело не думать, решил переделать вот в это вот.

Согласие на использование ников главных героев получено, все прочие совпадения являются непредумышленными и случайными.

Выкладывать буду не единым полотном, а частями, в один пост всё явно не влезет, так что прошу не ломать, я отпишусь, когда всё. Писалось всё долго и трудно, иначе в первый раз и не бывает, начал на новогодние праздники, закончил только вчера.

Итак, мы начинаем.

***

Когда я умру -
Я лично сотру
Своё имя из Книги Судеб...

***

- Нечестивую поймали! Ведут. Интересно, кому на этот раз на Очищение достанется?

Послушник был как никогда весел, словно предвкушал не рядовое событие, что случались в монастыре по разу в месяц, а невиданное ранее зрелище, что бывает раз в жизни, да и то не у каждого. Как солнечное затмение, не иначе. В его же душе не шевельнулось ничего. Сколько таких Очищений он уже видел, в восьми уже сам участвовал, в двух из них даже в главной роли. Брату-звеньевому не пристало пылать страстями, как мальчишке. Хотя и не возбранялось проявлять на публике сдержанные эмоции, чай, не Великий Магистр. Тот, говорят, за всю жизнь улыбался только полтора раза, да и это неточно.

"Ну и ладно, а мы пока продолжим наши упражнения с длинным тяжёлым кнутом, раз уж до цепного нас не допускают" - подумал он про себя, усмехнувшись. Перекинул рукоять из левой руки в правую и стал по раз навсегда заученной схеме отрабатывать удар из-за головы с забросом. Отец-Мастер очень не любил никаких отступлений от классических схем применения как оружия, так и карательных инструментов, у них уже не раз возникали трения из-за попыток отработать удары как-то иначе. "Лучшее - враг хорошего". Никто и не спорит, но ведь и искусство фехтования гибким оружием родилось не за один день. Кто-то же его придумал, отработал и отточил. И ведь не один человек это делал. Значит, всегда есть куда расти дальше! Это же не Священное Писание, что снизошло на Спасителя по воле Всевышнего. Снизошло-то снизошло, да записывали за ним потом двадцать восемь лет! И до сих пор с Древнего языка переводят, спорят, как правильней да что имелось ввиду.

"Ох, сожгут меня на позорном пике за такие мысли" - невесело подумал он, а меж тем рука сама накрутила положенные двадцать ударов, взмолилась о пощаде и он переложил кнут в левую, продолжив набивать положенную на день тысячу. Макиваре приходилось несладко, хотя, будь она одушевлённой, наверняка порадовалась бы хотя бы тому, что и соседним, на которых упражнялись другие братья, было не легче. Он даже иногда думал, что ночью, когда никаких занятий не было, макивары, так и оставшись стоять в кружок в тренажёрном зале, тихонько переговариваются и жалуются друг дружке, от какого брата кому сегодня больнее досталось. И тихонько же, чтобы никто не услышал, переругиваются, так и не определив первенство. Эти мысли в очередной раз вызвали улыбку, но тут внезапное событие вырвало его из гипнотического транса тренировки.

- Брат Парадокс, вас призывает к себе отец-Настоятель! - от неожиданного голоса посыльного он впервые за много-много тренировок послал удар не как положено вдоль хребта, а куда-то захлёстом в подмышку. Рывком вернул кнут обратно себе в руки, чуть не заехав бойком в локоть длиной себе по лицу, обернулся, мельком отметив, что остальные братья даже не думали прерывать тренировку, и спросил посыльного: - Где отец-Настоятель желает меня видеть? - В своей келье, - ответил посыльный и, не говоря больше ни слова, пошёл прочь из тренажёрного зала. Следуя за ним, он перебирал в голове мысли, одна другой непонятней. Настоятель в это время должен был, как обычно, снимать пробу на кухне, близился обед. После чего обязательно выходил в монастырский двор раздавать указания послушникам и работникам, без его решения они и с места бы не сдвинулись. Сегодня же отлаженный механизм дал сбой. "А тут ещё нечестивая эта", почему-то с болью в душе подумал он. Всё происходящее нравилось ему чем дальше, тем меньше.

***

- Рад видеть тебя, мой мальчик. - Настоятель был как всегда доброжелателен. Иногда ему казалось, что даже чуть более доброжелателен, чем следовало по отношению к прочим братьям. Он и так старался максимально держать дистанцию, дабы не питать закономерную ревность братии, но в этой жизни есть вещи сильнее человека, пусть даже и посвятившего всего себя Вере и Очищению. Путь к келье настоятеля знали все, надобности в посыльном не было, но тот до конца выполнил свои обязанности, и говорить в задушевном тоне стало возможно лишь тогда, когда оба убедились, что посыльный ушёл к себе и их никто не слышит. При всех отец-Настоятель всегда обращался к нему "сын мой", как и ко всем, при личном же общении позволял себе слегка смягчить официальный тон. Его так и подмывало спросить, зачем он понадобился главе их монастыря, но такие вопросы задавать не стоило, это знали все. Придёт время, всё прояснится. В конце концов, Вера учит прежде всего смирению и терпению, а про задавание вопросов в Священном Писании нет ничего.

- Как твои успехи, мой мальчик? - тон настоятеля остался всё так же благожелателен.

- Я не готов сам оценивать свои успехи и промахи, отец-Настоятель. Надеюсь, отец-Мастер сможет адекватно дать оценку мне и моим способностям. - Он изо всех сил старался, чтобы его слова не прозвучали дерзко, но сам уже понимал, что нет, не получилось. И он так и держал свой тренировочный кнут в руках, сразу вдруг ставших противно-холодными и влажными. Так и не успел оставить его хоть где-то по пути в келью настоятеля.

- Ты давно у нас просишься начать работать с цепным кнутом. - Тут его словно шилом ткнули. - Так вот, у тебя появилась такая возможность. Сегодня на очищении ты будешь главным, тебе ведь уже доводилось исполнять эту роль? Так вот, ты будешь главным и работать будешь цепным кнутом! - голос Отца-настоятеля загремел, как набат. А в голове у него гремели совсем другие колокола. "Цепной... Наконец-то... Но первый раз, и сразу на Очищении!.. А что, если... Ведь вся братия будет..." Он гнал от себя панические мысли, но они возвращались снова и снова с назойливостью ос.

- Я готов, отец-Настоятель. Когда назначено Очищение?

- Её уже готовят, так что можешь собираться. Не хочешь перекусить перед ответственным мероприятием? Тебе понадобится много сил.- Тон настоятеля был как бы предупреждающим о некой угрозе. Но какой, понятно не было, и это настораживало ещё больше.

- Благодарю вас, Отец-настоятель, мне хватит сил. Я справлюсь. "Не жуй в келье - мыши заведутся" - процитировал он расхожую в монастыре поговорку.

- Особенно в голове - ответил настоятель классическим продолжением. Оба сразу повеселели. - Хорошо, иди к себе, приведи себя в порядок, потом без промедления ступай к отцу-Хранителю и затребуй у него новый цепной. Отныне будет твоим. Ну, а потом ты знаешь, что делать.- Тон настоятеля опять изменился, но как, прочитать не получалось.

Он встал, поклонился настоятелю решительным поклоном и вышел. Путь до кельи был неблизкий, но на нём ему не попалось ни одного из братьев. Только пара послушников, быстро прильнувших к стенам при его стремительном приближении. Он уже чувствовал, как наполняется азартом, и старался сдерживаться, хотя и знал прекрасно, что ничего с этим поделать не сможет. Да и не надо, азарт на Очищении вполне добрый помощник, главное, направить его в нужное русло.

В келье он быстро скинул ежедневную рясу, наскоро умылся и надел уже рясу парадную. "Очищение - слишком серьёзное дело, чтобы являться на него в чём попало". Эту монастырскую поговорку он тоже знал назубок. Потом пришлось отмахать ещё немало шагов по монастырским коридорам в Хранилище. Настоятель сказал "затребуй". Хотел бы он посмотреть на того, кто осмелится хоть что-то затребовать у отца-Хранителя. Взгляд его холодных, почти прозрачных глаз пронзал любого затребователя не хуже двух сосулек, обрушившихся зимой с монастырской крыши. И без разницы, какое на дворе было время года.

Впрочем, на этот раз Хранитель воздержался от своих обычных мозговыносящих нотаций и без комментариев выдал требуемое. Что оказалось действительно странным, цепной кнут был точно новым, набалдашник аж сиял свежей кожей, а вот "улитка", в которую он был заправлен, была явным ветераном. Серебряная насечка на ней совсем почернела и ремни портупеи явно успели повидать на своём веку многое. Впрочем, волновался он зря, закинув "улитку" за спину и подогнав ремни, сразу понял, что годы с ней ничего не сделали, сидела она при правильной подгонке как влитая.

***

По пути в Главный монастырский зал без встреч со знакомыми уже не обошлось. Ещё бы, на Очищение стягивалась вся братия и Отцы, не занятые на жизненно необходимых службах. Люди либо уже знали, либо по его экипировке делали выводы, что ему сейчас предстоит. Реагировали кто как. Малознакомые просто бросали интересующиеся взгляды и спешили в зал занять места получше. Знакомые поздравляли с такой честью, хлопали по локтям и благословляли. "Интересно, кто будет отчитку читать?"- подумал он, переступая порог зала. Он быстро прошёл узким коридором между ярусами сидений, вступил в секор света из расшторенных по такому случаю световых окон, и впервые увидел её. И застыл, как сражённый молнией. Ноги словно налились свинцом, хотя, казалось бы, ничего необычного не произошло. Очищаемую братья-помощники уже грели флогами из конского волоса, зафиксирована она была по раз навсегда принятой схеме... И, хотя тот факт, что отчитку читал его ближайший брат Тензор, промелькнул совсем где-то на задворках сознания, он понял, что что-то уже идёт не так.

Потом он понял, что. Она молчала! Обычно очищаемые нечестивые уже на этапе разогрева орали так, словно с них живьём кожу снимают. Эта же молчала, хотя и видно было, что даётся ей это нелегко. Лицо то и дело искажали гримасы боли и покрыто оно было начавшими набухать бусинами пота. И даже прекрасные волосы, от природы почти золотистого цвета, прилипнув к плечам, стали цвета старой соломы. А потом, обходя нечестивую по кругу, он увидел её лицо. И его накрыло второй раз. Да так, что он даже и не пытался скрыть своё состояние, даже, кажется, запнулся о песок арены в центре зала. Это была Она! Та самая, которую он мельком видел давным-давно, ещё зелёным послушником, недалеко от монастырских огородов, в акациевой роще. Видение длилось долю секунды, а покоя ему не давало потом многие годы, и никакое умерщвление плоти не помогало.

"Так, спокойно!" - внутренне рявкнул он сам на себя. "Для начала завершить круг осмотра". Завершил так медленно, как только мог. "А дальше-то что? Ах да, я же первый раз цепным работаю. Значит, имею право на небольшую разминку, никто камнем не кинет." И он не спеша потянул из "улитки" теперь уже раз навсегда свой цепной. Даже в вытянутом наполовину в нём чувствовалась чудовищная пробивная мощь. Всего-то шесть локтей длины, а какая сила! А как гремел цепной боёк по внутренностям "улитки"! Музыка! Он не спеша покрутил кнут над головой и сделал первый пробный удар по воздуху. Словно серебряная молния сверкнула на конце длинного чёрного щупальца, вмиг ставшего продолжением его руки. Да, великие мастера прошлого знали, что придумывали и делали.

Говорят, что старые боевые цепные кнуты, в двенадцать или даже пятнадцать локтей, замахнуться и ударить которыми можно было лишь двумя руками, гарантированно выбивали из седла тяжёлого копейщика в полной броне. А боевой лошади наверняка ломали как минимум одну ногу. Но то было раньше, те времена давно прошли. С усовершенствованным применением пращей и боло нужда в таких тяжёлых кнутах отпала. Может, в каких-то заповедных хранилищах или кельях ещё и лежат отдельные уцелевшие экземпляры, но про них знают и помнят единицы. А у него сейчас есть дело поважнее, нежели предаваться приятным воспоминаниям.

Руки сами собой набили серию классических ударов по воздуху, он даже не смотрел, куда и как они прилетали. Кнут хоть и был новым, но сделан был мастерски и слушался вполне хорошо. А значит, пришла пора начинать. Он поднял кнут на разведённых руках над головой - и в зале наступила тишина. Потом встретился глазами с братом Тензором, и тот начал зачитывать перечень прегрешений нечестивой. Перечень был вполне стандартный, эти никогда ничего нового не придумают. Хула имени Господа, непристойное поведение, с обнажением, разумеется, в пьяном виде. Предложение себя для постельных утех за деньги. Самозваное знахарство. То есть вовремя шерифы поймали, там один шаг до ведовства, а это прямая дорога на костёр. А так вернётся в общину другим человеком.

Он уже при входе в зал не смотрел ни на кого из зрителей. Только на непосредственных участников Очищения. Теперь же и вовсе следил только за очищаемой. И, когда отчитчик дочитал молитву о спасении заблудшей души, нанёс первый удар. Разогретая кожа легко его впитала, и очищаемая просто ойкнула, скорее даже от неожиданности. В конце концов, цель Очищения - не пытки и не смерть от боли, цель Очищения - направление заблудшей души к спасению через страдание. А вот со страданием всё было очень плохо. Он нанёс второй удар, третий, пятый, десятый. Реакция была, ни один человек не может не реагировать на удары цепным кнутом. Но реакция была странная. Его удары словно в бездонном омуте тонули, не оставляя за собой даже ряби. А страдания добиться было нужно, ибо без него и раскаяния не видать. И он стал добиваться.

Он старался сохранять хладнокровие и пробовал все отработанные удары, а потом и те, что только пытался отрабатывать. Технически всё шло без осечек, но вот цель Очищения всё никак не приближалась. Он чувствовал, что начинает уставать, края поля зрения незаметно для него размылись, ясно было различимо было лишь тело очищаемой, исчерченное багровыми полосами от ударов. А потом время замедлилось, непонятным образом смешавшись с окружающим пространством, и он вообще перестал понимать, кто он, где он и зачем. Единственное, что выдавал его разум, было: "Мало? Тебе мало для Очищения? Я добавлю тебе ещё и ещё, столько, сколько будет надо. И ты никогда не вернёшься сюда больше, потому, что я очищу тебя!"

Последнее, что он почувствовал, были множество рук, схвативших его и поваливших спиной на песок. И колено, ставшее на его горло, чтобы раз навсегда перекрыть доступ воздуха, ставшего самому ему теперь ненужным. А последнее, что он услышал, был дикий хохот очищаемой. Или это сам дьявол смеялся над его никчёмностью из своей преисподней?

2019-02-28 в 22:24

Мрак о'Бес, 49 лет

Абрамцево, Россия

Пути в резиденцию Великого Магистра отец-Настоятель почти не помнил. Голова была занята другим. Не иначе сам враг рода человеческого подвиг его на то страшное решение, за которое ему теперь и держать ответ. Смерти он не боялся, бесчестие и безвестие, вот что реально пугало. Быть вычеркнутым из Книги Судеб... Всё, что угодно, кроме этого. И теперь, стоя на коленях перед столом заседаний, он не думал ни о чём. Никакое раскаяние не могло искупить то, что он сделал, и любое решение он принимал с покорностью, достойной куда лучшего применения в прошлом. Болели колени, давно отвыкшие от столь долгого коленопреклонения, ныла спина, но эта боль была ничем по сравнению с болью от осознания того, что же он сделал и как порушил судьбы самых дорогих ему людей.

За столом сидели сам Великий Магистр Ордена Бичевателей, его секретарь и Великий Инквизитор Ордена. Несмотря на грозную должность, внешне это был приятный полноватый мужчина, в миру про такого сразу подумаешь, что любитель поесть, выпить и приударить за противоположным полом. Что совершенно не мешало ему со всем рвением отправлять возложенные на него суровые обязанности. А вот Великий Магистр... То, что этот человек никогда не улыбался, было ещё полбеды. А вот когда он начинал хмуриться... Мельком бросив взгляд на его лицо, настоятель увидел, что правая бровь Великого Магистра поползла вверх. А это было признаком настоящего гнева.

- Они оба живы? - спросил Магистр Инквизитора. - Да, но, боюсь, что её душа теперь для нас потеряна. И даже стандартная процедура с монастырём не пройдёт. Такой случай и такое повторение... Как ты вообще мог до такого додуматься, пока ещё Настоятель? Это каким местом надо думать, чтобы придумать такое?! - внешне Инквизитор выглядел невозмутимым, но настоятелю было совершенно очевидно, что внутренне тот уже рвёт его тело крюками на куски.

- Стандартный монастырь, конечно, не подойдёт. Но мне сказали, что с ней в итоге произошло что-то вроде экзорцизма на Очищении. Это добрый знак, думаю, не всё ещё потеряно. - Великий Магистр повернул голову к секретарю, сидевшему между ним и Инквизитором. Секретарь немедленно приблизился и зашептал что-то ему на ухо. - Вот и я про то же. В общину её возвращать теперь точно нельзя, а монастырь сестёр-воительниц вполне подойдёт. Да там и недалеко совсем, можно сказать, свои люди.

Они переглянулись с Инквизитором, помолчали.

- Гордыня. Что может быть страшнее на свете этого греха? Ничего. Самолюбование, чванство, все эти производные от неё. И столько судеб сломано. - Магистр говорил, будто гвозди в голову настоятелю заколачивал. - А что с остальными делать будем?

- Брата нашего, по неразумению оступившегося, я бы провёл через Суровое испытание. А что дальше с ним делать, решать вам. - Великий Инквизитор явно не хотел брать на себя всю ответственность. Память о прошлом случае не давала ему покоя.

- Хорошо. Суровое, так суровое. Но сделает он это сам! После чего оставим его в монастыре, разумеется, сняв с него все звания и заслуги. А бывшего теперь уже отца-Настоятеля приказываю отправить в Дальние пустоши, на вечное покаяние. Немедленно, дела его примет преемник на месте как есть по факту. Секретарь, оформите все необходимые документы, я потом сразу же подпишу и запечатаю. Стража! Вывести покаянного и отправить согласно моего распоряжения.

Пока его вели, бывший настоятель пытался собраться с мыслями. "Владыки умеют бить больно. Все мы умеем, только каждый по-своему... А ведь больше мне их не увидеть. Пострашнее любого вечного покаяния будет". Человек, отправленный на вечное покаяние, просто исчезал для всех, кто его знал и помнил. Его имя не запрещалось к упоминанию, как при вычёркивании, но постепенно само истиралось со страниц Книги Судеб. "Такое растянутое во времени вычёркивание. А оттого ещё более страшное", думал теперь уже вечный покаянный бывший настоятель. "Да, никто не должен выбирать себе смерть. Смертные в попытках отсрочить неизбежное лишь выбирают ужас без конца. А Смерть, как и Жизнь, тоже умеет пошутить. И шутки её веселят лишь тех, кто с нею смирился. Вот и давай уже, смиряйся". Под эти невесёлые мысли покаянный был проведён через всю резиденцию Великого Магистра, по пути закован в кандалы, и отправлен пешком на вечные душевные муки.

В зале же, оставшиеся вдвоём, Великий Магистр с Великим Инквизитором долго молчали. Так молчат работники после особенно трудного рабочего дня.

- Я боюсь, не совершаем ли мы новую, ещё большую ошибку, из-за страха повторить прошлую? - Инквизитор устало смотрел на Великого Магистра. Но тот совершенно спокойно ответил взглядом на взгляд и так же спокойно произнёс:

- А я не боюсь. Прошлую мы не повторили и, значит, всё было сделано правильно. И тогда было сделано правильно, просто никто из смертных не способен предусмотреть всего. Нечего бояться ошибок, надо бояться слабости их не признавать и трусости бежать от их разрешения. И пойдём уже поедим, есть хочется после всего этого, прямо невероятно.

***

Лекарства отца-Лекаря действовали хорошо. Уже через неделю после злосчастного Очищения брат Парадокс если не почувствовал себя как раньше, ибо теперь такое было просто невозможно, то хотя бы вынырнул из пучины того холодного ужаса, в которую провалился в итоге. Голова от лекарств была совершенно пустая, ни одной тревожащей мысли в ней не было. И даже мысль об очищаемой, которая сперва мучила его сильнее любой физической боли, теперь стала какой-то совсем не злой. Просто его теперь не отпускало ощущение, что она где-то рядом и так же, как он, в такой же незавидности ожидает решения своего будущего. Кормили его хоть и пожиже, чем обычно, но и физической работой не изнуряли. Жить было можно, оставалось только ждать, а это было труднее всего.

На десятый день в его каморку в лекарском доме пришли посетители. Это были его ближайший брат Тензор и его друг, с которым, однако, брата Парадокса как-то не свело, брат Апекс. Это был высокий худощавый блондин, немногословный и даже в чём-то мрачный. В иные времена Парадокс переосмыслил бы с пяток разных версий появления этой парочки у себя в такое время и при таких обстоятельствах, теперь же он только встал с больничного лежака и сделал шаг навстречу, чтобы поздороваться.

- Привет, урождённый. - Брат Тензор никогда не упускал случая подпустить шпильку. Брат Апекс поздоровался молча.

- Я уже столько раз просил тебя не поднимать этой темы и ты столько раз игнорировал мои просьбы, что я даже не сержусь и не расстраиваюсь. Лучше расскажи, что в монастыре? Я тут как в завязанном мешке, ко мне и не ходит никто, кроме отца-Лекаря.

- А в монастыре всё по-старому, за исключением того, что, как только стало известно о твоём деле в Резиденции, туда сразу же затребовали Настоятеля. И он до сих пор не вернулся, а пока всем заправляет Совет отцов. А сегодня случилось нечто, чему стал свидетелем Апекс, он тебе сам всё и расскажет, я его затем и привёл.

Брат Апекс чуть заметно приосанился: - Утром я видел, как к нам прискакал гонец из Резиденции. Его одежду ни с какой не спутаешь. Так вот, прискакал он быстро, спешился ещё быстрее и, даже не кинув поводьев послушнику, помчался внутрь. И лошадь под ним была такой уставшей, что я бы даже сказал, на грани загона. Так что скоро мы все узнаем твою судьбу, брат. - Взгляд Апекса был ожидающе-напряжённый. Тензор же так и остался насмешником с вечными бесятами в глазах.

- Всё лучше, чем ничего. Единственное, от чего я тут устал, это от ожидания. Давно уже хочется... - он хотел сказать, что хочет вернуться в свою келью и с головой погрузиться в привычную монастырскую круговерть, но осёкся, услышав быстрые шаги сразу нескольких приближающихся человек. Его посетители услышали их тоже и сразу как по команде встали по одну сторону дверного проёма. Дверь почти сразу же открылась и вошли отец-Хранитель, отец-Мастер, отец-Лекарь и отец-Библиотекарь. В помещении сразу стало не протолкнуться, но отец-Хранитель резко мотнул головой братьям, чтобы убирались, и они очистили помещение, не забыв прикрыть за собой дверь. И, даже не думая оставаться в пределах слышимости, поспешили прочь.

- Сын наш Парадокс - голос отца-Хранителя был как всегда холоден. В руках он держал объёмный пакет, опечатанный множеством сломанных печатей.- Великий Магистр нашего Ордена рассмотрел все обстоятельства твоего дела и вынес вердикт. Ты остаёшься в монастыре, но теряешь все должности, становясь простым братом. Карой же тебе за неисполнение Очищения и нарушение естественного хода событий будет Суровое наказание. - Если бы он уже не стоял, упершись подколенками в край больничной койки, то точно бы рухнул на неё. - Кроме того, Великий Магистр повелел, чтобы ты сам наказал себя!

Наступила звенящая тишина. Отцы смотрели на него, он смотрел внутрь себя. Внутри было по-прежнему пусто, лишь росло любопытство, как же это будет выглядеть со стороны. Он ни разу не видел, как проходит Суровое наказание, только слышал, что проводится оно каким-то особым одноимённым Суровым инструментом. После которого, опять же по слухам, претерпевшие наказание отходили по месяцу и более. Затянувшуюся тишину снова разрезал голос Хранителя.

- Отец-Лекарь, помещение не освобождать, скоро оно ему понадобится снова. - В голосе Хранителя проскользнуло холодное злорадство. Отец-Лекарь хмуро покосился на него и промолчал. Он лучше любого другого знал, что будет. Как-никак, на своём веку повидал три Суровых, в том числе, ещё совсем молодым Лекарем, и то самое, что вспоминали Великий Магистр с Великим Инквизитором. - Отец-Мастер подготовит сына нашего к наказанию, наказание назначено назавтра за два часа до полудня. Отдыхай и готовься, сын наш, силы тебе завтра понадобятся. - То ли ему показалось, то ли во взгляде Хранителя впервые проскользнула тень чего-то человеческого. Наверное, показалось.

***

Нечестивая сидела в своём каменном мешке в монастырском подземелье и тихо сатанела от безделья. Да и как тут не осатанеть, когда в общине осталось столько недоделанных дел. Бражка, умело спрятанная в погребе и явно не найденная шерифами при её поимке, вот-вот перестоится. Мать, разрази её сотня молний, уже который месяц обещает свой особый рецепт приворотного зелья, да воз и ныне там. Давно пора припереть её к стенке, и теперь её решимости ничего не помешает. Бурчун Сизая Шляпа после того дела на сеновале с оплатой тянул до последнего, тот отрез тонкого полотна она так и не увидела. И ведь дотянул-таки! Стоп, а ведь если предположить, что это именно он сдал её шерифам, то всё сходится! Она вскочила, сжала кулаки и заходила из угла в угол каморки так, что пламя масляной коптилки замерцало, грозя потухнуть и оставить её в темноте. Но тут загремел засов, дверь отворилась и показалась ненавистная фигура отца-Надзирателя в сопровождении двух мордоворотов из монастырской стражи.

- Нечестивая, на выход.

Имя-то у неё было. Да только зачем имя там, где никто его не знает, а если бы и знал, то даже в мыслях не держит произносить? Хоть бы кличку какую присвоили, всё повеселей. Ей связали за спиной руки, бесцеремонно облапывая там и сям, разбередили начавший было заживать распоротый тем уродом сосок, и повели в непонятном направлении, ничего не объясняя. Шли-плутали долго, ей даже стало казаться, что провожатые сами заблудились и сгинут они теперь тут все, только косточки будут белеть. Но они не сгинули, а каким-то непостижимым образом оказались у самой северо-западной стены монастырской ограды. Странно, общинные облазили окрестности монастыря вдоль и поперёк, не приближаясь, разумеется, близко, но никто и никогда даже не заикался, что видел хоть какой-то проход в этой стене. И тем не менее он там был и её безо всяких церемоний практически выкинули через него наружу. Никто за ней не пошёл, только грохнули запираемые двери, сперва наружняя, потом внутренняя. И она осталась один на один с новой компанией.

Компания была шикарная. Пятеро девушек на роскошных лошадях, в великолепно сделанных доспехах и при не менее великолепно сделанном оружии. Она ещё щурилась после мрака подземелья, благо, солнце едва пробивалось сквозь облака да и было почти за спиной. Девушки же щурились на неё, как щурятся на паршивую шавку, от которой неизвестно, чего ждать. У неё опять заныл сосок, а также она сразу вспомнила, что по-прежнему связана и что повседневное платье на ней грязное дальше некуда. То же явно почувствовали и её новые компаньонки. Та, что и видом и поведением явно была тут главной, сказала одной из своих товарок:

- Сестра Терция, освободи её от верёвок и начнём выдвигаться к нашему монастырю.

Та из девушек, что выглядела самой молодой, быстро спешилась и подошла к ней. Уже на подходе она заметно морщила тонкий носик, а верёвки резала и вовсе на вытянутых руках. Желая "подбодрить" её, бывшая нечестивая с шумом выпустила газы и даже краем глаза заметила, что та раскраснелась, как маков цвет. "Ничего, посидела бы ты, голубушка, на тощей монастырской баланде, кислой капусте да плесневелых сухарях, тогда бы и позабыла, как оно делается, краснеть" - подумала она, растирая начавшие затекать руки.

- Держись за моё стремя, новая сестра. Быстро передвигаться мы не сможем, а путь нас ждёт неблизкий.

- А что, если я сейчас сорвусь и убегу?

- И куда же ты собралась бежать? В твоей общине уже известно, что ты не прошла Очищение. Для них ты не желанней, чем восставший из могилы покойник. И поступят с тобой они соответственно, вздумай ты заявиться обратно. Так что побыстрее смиряйся со своим новым положением, и шагай с нами.

Её как жерновом по голове огрели. Вся жизнь, все планы, ещё несколько часов назад такие чёткие, ясные и осязаемые, растаяли, как утренний туман. А взамен осталась только неизвестность. Но она шла и шла, и с каждым шагом чувствовала, что удаляется от той ясной жизни, приближаясь к чему-то другому, пусть совершенно непонятному, но почему-то совсем не страшному. Ходить пешком ей было не привыкать, тем более держась за стремя она почти не уставала. Пару раз делали привал, садились в кружок, быстро разводили походный костёр, ели и пили. Никто уже не морщил носов, девушки переговаривались между собой о каких-то только одним им понятных вещах, но она не обижалась. Она уже если не осознала, то точно чувствовала, что никто не хочет от неё ничего скрыть, просто время понимать ещё не пришло.

Уже в сумерках в какой-то момент всех вдруг начали яростно атаковать комары. Было очевидно, что приблизились к какой-то большой воде. И этой водой оказался монастырский ров шагов тридцать шириной. Через него был перекинут мост, ведущий прямо к главным воротам.

- Ну, вот мы и дома! - воскликнула та, что была за старшую. - Добро пожаловать в монастырь сестёр-воительниц. Сейчас помоем тебя, переоденем и найдём тебе место. Вот только поесть уже не получится, у нас с этим строго. - Ничего, я выдержу, не привыкать. - Меж тем, они уже вошли в главные ворота и её попутчицы стали спешиваться. Как-то быстро компания распалась и с новой сестрой осталась только та самая старшая. Она и повела её сперва в загодя натопленную баню, потом в цирюльню, где ей долго и мучительно удаляли все волосы на теле, за исключением бровей. И только после позволили пройти в кастелянскую, где и переодели в её новое одеяние, рясу младшей сестры-монахини. Столь стремительное превращение совершенно закружило ей голову, так что, едва дойдя до отведённого ей места, она упала на соломенный матрас и провалилась в сон без сновидений.

2019-02-28 в 22:36

Мрак о'Бес, 49 лет

Абрамцево, Россия

На следующий после оглашения решения день он проснулся сам, безо всякой побудки. Лежал, закинув за голову руки, чего раньше никогда не делал, и в голове крутилась только одна мысль: "Сегодня... Сегодня..." Официально он считался больным, никаких разминок и тем более упражнений ему не полагалось, так что делать было совершенно нечего. До того момента, когда его навестил отец-Лекарь. Ничего не объясняя и вообще почти не разговаривая, он дал ему выпить стаканчик какой-то жутко кислой дряни, от которой натощак чуть не скрутило живот, и спокойно удалился по своим лекарским делам.

А потом пришёл отец-Мастер. С собой он принёс внушительных размеров тубус, в котором, как предположил новоиспечённый суровоиспытуемый, и находился тот самый Суровый. Он почти угадал, там была его деревянная реплика, выполненная точно по тем же самым размерам.

- Ну что, готов? - Готов, - ответил он спокойно. - Тогда снимай рясу, раздевайся полностью. - Что он и сделал. В монастыре все были одна семья, стесняться было некого. Ему всё больше казалось, что отец-Мастер как-то неестественно взвинчен, будто это ему самому предстояло истязать себя во искупление грехов.

- Итак, на испытании ты будешь раздет полностью. Возьми муляж и попробуй нанести удар себе по спине. - Он взял. Даже деревянная реплика выглядела весомо, а каково же будет работать настоящим? Он коротким замахом направил инструмент себе через плечо. Боль была резкой и совершенно нетерпимой. Великие мастера прошлого и тут угадали с конструкцией, инструмент своё дело делал как надо. Но Мастеру всё не понравилось.

- Эээ, нет, так тебя надолго не хватит. Ты так уже на десятом ударе себя искалечишь и никакого испытания не будет. Бить надо вот так, прокатом. - Мастер взял одной рукой его руку, другой муляж, и стал показывать, как надо правильно выбивать из самого себя искупление собственных грехов. У него тут же проскользнула мысль, что можно же не менять руку под каждый удар с каждой стороны, а делать их сериями с одной руки на обе стороны, а потом менять руки. "Так и сделаю, Великие мастера прошлого будут мной гордиться". От этой мысли он даже улыбнулся, что не ускользнуло от отца-Мастера. Тот вполне мог подумать, что его подопечный от свалившихся на его голову испытаний уже поехал этой самой головой. Да пусть думает, что хочет, испытание всё равно никто не отменит, в крайнем случае это сделает кто-нибудь другой, раз уж испытуемый сбрендил. Отменять решение Великого Магистра желающих точно не найдётся.

Потом отец-Мастер быстро и кратко описал ему весь сценарий предстоящего испытания и ушёл, напоследок посоветовав как следует опорожниться. Этого ему совершенно не хотелось, со вчерашнего дня, с момента оглашения, никакого аппетита уже не было и он ничего не ел. Просто не хотелось. И, как казалось, после загадочной микстуры отца-Лекаря тело стало как будто не своим. Оно полностью слушалось, но в то же время стало одновременно и каким-то чужим, и чрезвычайно чувствительным к малейшему воздействию. Даже окружающий воздух стал каким-то осязаемым, его хотелось пить и смаковать на вкус.

Испытание было назначено в том самом Главном монастырском зале, где совсем недавно происходило такое неудачное Очищение. "Символично, ничего не скажешь" - подумал он, раздеваясь. Сложить одежду было некуда, на полу был только песок, и он просто отбросил её в сторону. Как оказалось, упала она почти прямо под ноги сидевшему у самого края песчаной арены Совету отцов. "Ещё символичней". На арене, кроме него, присутствовали отец-Мастер и пара братьев. Один из них, и это не ускользнуло от его взора, уже давно держал в напряжённых руках богато украшенный резьбой серебряный тубус, в котором и находился тот самый Суровый, гроза и ужас всех отступников из монашеского братства. Применялся он очень нечасто, но легенды о нём ходили одна жутче другой.

Второй брат держал в руках требник, тот же, по которому брат Тензор отчитывал тогда очищаемую. Теперь ему предстояло отчитывать собственного брата да ещё по крайне редко читаемой главе, о преступлении против естественного хода событий. Тот явно нашёл нужный текст заранее и вычитал, но всё равно, при отчитке в его голосе совершенно не чувствовалось той лёгкости, с которой братья проговаривают многократно читанные главы. Впрочем, брата Парадокса это не волновало совершенно. Он спокойно стоял на коленях, думая о том, что скорее бы уже всё свершилось. Ещё ему вспомнилось, что когда-то давно он как-то интересовался именно Суровым испытанием, даже искал литературу в монастырской библиотеке, ничего не нашёл, а вот поди ж ты, довелось самому теперь на собственной шкуре всё испытать. То есть пока не довелось, но теперь уже было ничего не изменить, он уже входил в историю Ордена как один из тех, кто удостоился такой сомнительной чести. Честь действительно сомнительная, тем более, что упоминать об этом ныне и навсегда будет запрещено под страхом вечного забвения. Никто из присутствовавших на этих испытаниях никогда не упоминал имён тех, кто им подвергся. Примерно знали, сколько их было всего, и только.

Он совсем было впал в свою привычную задумчивую прострацию, но его из неё выдернули, когда подошёл брат с уже открытым тубусом. Из него торчал набалдашник Сурового, и он вытащил его на свет. Он не сильно ожидал увидеть на нём запёкшуюся кровь своих предшественников, её и не было, Суровый сиял во всём своём первозданном блеске, будто был сделан вчера. Зато он мельком заметил блеснувшие в воздухе серебряные пылинки, соскобленные инструментом с внутренности тубуса. Он дождался, когда последняя упадёт на песок, и нанёс первый удар. Его молниеносно прошило болью от макушки до самого копчика. Словно тысячи злобных ос одновременно впились в тело. Но он не стал ждать, когда боль утихнет, и той же рукой нанёс удар через другое плечо. Боль ничуть не уменьшилась, не впиталась, лишь нагнала первую волну и они вместе хлынули в мозг всесокрушающим цунами. Великие мастера прошлого слали ему свой привет, нечего было накануне грезить, как стойко он всё перенесёт. Эта боль не привыкалась, от неё невозможно было отмахнуться и с ней невозможно было договориться.

Он бил и бил, через привычное число ударов меняя руку. И каждый раз кровавые волны боли лупили в черепную коробку, как кузнечным молотом. Он уже не думал, во что превратил собственную спину. Он просто делал то, что было предначертано судьбой. "Никто и никогда не упрекнёт меня в слабости" - билось у него в мозгу. "Не убоюсь я боли, не убоюсь я зла". Он уже не думал, сколько времени прошло. Он просто бил. Зачем? Затем, что его миссия на этой земле была - бить и выбивать. Выбивать покаяние из оступившихся, даже если оступившийся - он сам. "Не... убоюсь... я... боли... не... убоюсь... я... зла..." Мелькающий у него перед глазами Суровый давно стал тёмным от его крови, но он не осознавал этого. Всё тело периодически сотрясали спазмы, но он только радовался им. "Без боли нет страдания, а без страдания нет покаяния".

Он только теперь задумался, чем же прогневил владык Ордена. Скорее всего тем, что не справился. Не справился там, где был обязан справиться, и теперь за это несёт заслуженное наказание. Волны боли всё так же пронзали тело, но теперь это было хотя бы не страшно, ибо в них появился смысл. Смысл был туманен и зловещ, но он был, и это даже окрыляло. Он давно уже после каждого удара издавал глухой горловой рык, но даже не думал снижать силу ударов и темп. В какой-то момент даже он сам затуманенным сознанием понял, что рык стал какой-то клокочущий. И горло стало обжигать, как кислотой. И рот заполнился чем-то жгучим, что разъедало носоглотку и стекало из уголков рта даже через стиснутые зубы. А потом рот и глотку заполнило полностью, он захлебнулся жгучей жидкостью и она неконтролируемым потоком хлынула у него изо рта и даже из носа. Он закашлялся, упал на четвереньки на песок, Суровый оказался густо залеплен им, он ещё пытался попасть им по спине даже из такого положения, но отец-Мастер уже рвал из его руки инструмент, другие руки схватили его, кто за что...

Потом всё, что он только мог чувствовать, был грубый брезент носилок под его животом и грудью. И голоса. В монастыре не принято было браниться, но сейчас это была именно ругань. "Ты что ему там намешал, случайный ты сын?!!" - это был как будто голос отца-Хранителя. "Я всё сделал по рецепту, никто не мог знать, что микстура так на него подействует!" - это уже оправдывался отец-Лекарь. А после его переложили на ставшую такой привычной лекарскую койку. Но привычное в ней было не всё, простыня оказалось как будто бы шёлковой, ласковой и прохладной на ощупь. Он совсем было настроился терпеливо пережидать, когда боль утихнет сама, но его растревожили руки отца-Лекаря, начавшего мазать его спину какой-то прохладной мазью. Он застонал, не столько от боли, сколько от нового нежданного неудобства.

- Терпи, сын мой, - голос лекаря заметно дрожал.- Вот уж с этой мазью я не ошибся, в два счёта тебя подлатаю.

А потом он уже с полным правом провалился в такое милостивое забытье. Оно ещё прошивалось иногда золотыми молниями, но было уже всё равно.

***

Вот какое упражнение ей всегда не нравилось, так это с метательными. Дротики, стрелки, звёзды, метательные ножи, в монастыре любому классу оружия не было числа. И всё это надо было знать, со всем этим каждая из сестёр была обязана справляться на отлично. А получалось не всегда и не у всех. Она вот даже верховую езду освоила, на что в прежней жизни не смела и надеяться, этот удел был для благородных, не для смердов вроде прошлой неё. Со стрельбой тоже подружиться получилось, за полтора года удалось довести результат до стабильных пятидесяти пяти из шестидесяти возможных. И с фехтованием дела ладились. А с метательными никак. И не сказать, что она не старалась. Старалась, даже брала дополнительные уроки у старших сестёр. Но дело шло медленно. Вот и сейчас, запустив больше половины стрелок и звёзд вообще мимо ростового щита, она уже в который раз хотела закрыть лицо руками и рыдать взахлёб, пока не вырыдает всю свою обиду. И плевать, что старшие сёстры на это скажут, пусть самой матушке-Настоятельнице доносят. Она схватила левой рукой оставшийся пучок стрелок и со всей злости швырнула в щит, сразу же отвернувшись и дав волю чувствам.

- В порыве потакания собственному признаваемому бессилию ты даже не заметила, что попала, дочь моя.- Голос матушки-Настоятельницы сразу изменил весь настрой, плакать больше не хотелось, но слёзы с лица было никуда не деть. Она как могла быстро утёрла их полой суконной накидки, глянула в глаза настоятельнице и лишь потом рискнула посмотреть, куда же это она там попала. К её немалому удивлению, на истоптанном снегу у щита и в соломенной ловушке за ним не было ни одной новой непопавшей стрелки.

То есть получалось, что все, что торчали из щита, были туда запущены её рукой. Остальные сёстры охотно оставили в покое свои мишени и с любопытством смотрели на неё, матушку-Настоятельницу и весь расклад с нежданным попаданием.

- Собери свои расходники и следуй за мной, сестра Аксиома. Сегодня нас посетят соседи-бичеватели, что-то их тревожит, раз так срочно захотели переговорить. - Она не заставила себя долго ждать. Пара стрелок держались в мишени еле-еле, но остальные попали как надо, пришлось приложить усилие, чтобы их вытащить. Быстро подойдя к своему пеналу-треноге, она собрала в него все свои тренировочные принадлежности, с треском задвинула верхнюю крышку, сложила ноги и, накинув плечевой ремень, подошла к настоятельнице. "В военном деле нет мелочей. Иногда даже правильно подобранная длина плечевого ремня спасает жизнь", подумалось ей ни с того ни с сего.

Настоятельница сразу же пошла с тренировочного плаца внутрь монастыря, она старалась не отставать. Внутри почти никого не было, все были заняты своими делами, так что к залу для конференций подошли без задержек.

А внутри уже ждала представительная делегация от соседей. Наверняка она знала только нового отца-Настоятеля, ещё парочку видела мельком на ежегодной ярмарке, остальные были ей незнакомы. Хотя один рядовой брат заставил её взгляд задержаться, но чем он к себе привлёк, было непонятно. Со стороны сестёр были матушка-Хранительница, матушка-Наставница, пятеро старших сестёр и вот они с матушкой-Настоятельницей добавились. Пока рассаживались, она всё рассматривала нежданных визитёров. Те в свою очередь разглядывали обитательниц соседнего монастыря. Умерщвление плоти умерщвлением плоти, целибат целибатом, а человеческое из живого человека вытравить не получалось у самых суровых аскетов монастырей. Первой, на правах хозяйки, нарушила молчание матушка-Настоятельница.

- Не будем толочь воду в ступе. Вы, наши драгоценные соседи по Ордену и по местоположению на грешной земле, не стали бы собираться даже в столь недалёкий путь без веской на то причины. Итак, что же привело вас к нам?

Отец-Настоятель был слегка ошарашен таким прямым подходом к делу и даже не пытался этого скрыть. Он-то собирался дипломатично зайти издалека, тема была непростая, ему уже при одном из первых визитов приходилось просить о помощи. Он и так-то чувствовал себя не в своей тарелке, а тут ещё матушка-Настоятельница с места в карьер захватила инициативу. Впрочем, раз уж изначальный план был похерен, Настоятель не стал и пытаться его реанимировать, а тоже решил перейти сразу к делу.

- Не скрою своего беспокойства, матушка-Настоятельница. Нечестивые начали уходить из общин. Даже те, что прошли Очищение, все уходят в Троянский лес и там наверняка сидят не каждый под своим кустом. Сердце подсказывает мне, что они как минимум сбиваются в разные шайки, а как максимум... - Настоятель выразительно глянул на Настоятельницу. Та осталась совершенно спокойна, ответив: - Ваши недомолвки ни к чему, отец-Настоятель. Не знаю, как заведено у вас в монастыре, а у нас здесь ни для кого никаких секретов нет. Вы хотите сказать, что как максимум нечестивые сливаются в одну большую армию и вам это особенно не даёт покоя, так? - Настоятель кивнул.

Настоятельница уже располагала по своим каналам информацией об усилившейся активности нечестивых, но это было где-то там, далеко. На окормляемой ею территории пока всё было тихо. Но это пока, да и каналы управления подопечным населением у неё за много лет были отлажены, у нового отца-Настоятеля дела были намного хуже, начинать ему пришлось практически на пустом месте. Тем более надо было помогать. Знать бы вот только чем.

- Я уже связался с владыками Ордена и как мог полно изложил им все известные мне обстоятельства. От них я получил наказ действовать по обстановке, но ни в коем случае не допускать неконтролируемого развития ситуации. Мы у себя в монастыре посовещались и пришли к промежуточному выводу, что объединение нечестивых наиболее вероятно вокруг шайки Хромого Солдата. Я по своим каналам получил описание его внешности, так что, пока есть время, предлагаю изъять его из леса и понадёжнее изолировать в одном из наших монастырей. Это и неплохой заложник на случай, если что-то пойдёт не так.

Чем дольше слушала матушка-Настоятельница своего коллегу, тем больше поражалась его стратегической слепоте. Впрочем, от братьев-бичевателей никто и не ждал стратегической прозорливости. Пороть и выбивать покаяние они более-менее научились, а вот видеть дальше собственного носа пока не очень. Она как-то разом почувствовала себя усталой и, когда пришла пора отвечать Настоятелю, ей пришлось сперва собраться с силами и мыслями.

- Если я правильно вас поняла, отец-Настоятель, вы предлагаете хорошенько разворошить муравейник, вытащив из него муравьиную королеву, в надежде, что всё потом как-то само образуется. План сам по себе сомнительный, но я готова его рассмотреть при условии, что ваши исходные данные достоверны и что реализация не подкачает. Да, а чего же вы от нас хотите?

- План мы проработали вполне досконально. Группа из специально подготовленных братьев, кстати, присутствующих здесь, скрытно проберётся в лагерь нечестивых, захватит и вытащит из него главаря и переправит его поближе к нам. От вас я ожидаю помощи в сопровождении нашей группы как можно ближе к лагерю и потом при отходе. Я думаю, группы из пяти сестёр нам вполне хватит.

Настоятельница из последних сил сдерживалась, чтобы не обругать Настоятеля последними словами. Мало того, что он ни бельмеса не разбирался в стратегии и тактике ведения войсковых и специальных операций, так ещё и её хотел втравить в свою практически безнадёжную авантюру. Да и как они собирались скрытно добраться до лагеря неприятеля в своих грязно-коричневых балахонах да по такому снегу? Ведь ничего другого у них отродясь не водилось, чай, не ниндзя какие. Но, с другой стороны, если его действия получили одобрение у руководства Ордена, перечить было делом безнадёжным. Плюс не хватало ещё устраивать внутреннюю грызню перед лицом крепнущего противника. В любом случае, это даже хорошо, что они пришли к ней за помощью. Настоятель со своими отцами могут спокойно отправляться к себе в монастырь, а вот этих посылаемых на заклание мальчиков она плотно возьмёт под своё крыло и за то время, что у них ещё осталось, уж постарается научить их хотя бы минимальным навыкам, необходимым для затеваемой ими операции.

- Хорошо, отец-Настоятель, ваш план в общих чертах принимается. Но с одним обязательным условием. Ваша группа захвата останется у нас здесь для предварительной подготовки и боевого слаживания с нашими сёстрами. Если вашим братьям для комфортной подготовки понадобится что-то ещё, я вышлю за этим своих гонцов с подводой. Давайте не будем привлекать никого из общин и вообще с этого момента контакты с внешним миром предлагаю свести к минимуму. Я премного благодарна вам, что позволили и нам поучаствовать в этом богоугодном деле и дать проявить себя в том, для чего мы и готовимся. А сейчас прошу всех к столу, время как раз обеднее, детали утрясём уже на полный желудок.

Пролив целый водопад елея на смятенную душу Настоятеля, матушка-Настоятельница без дальнейших разглагольствований повела всех в трапезную. Настоятель не возражал. Без ложной самоуверенности, он и сам прекрасно понимал всю мутность своего плана, но другого у него не было, а владыки Ордена требовали взять ситуацию под контроль любой ценой. Пока всё складывалось вполне неплохо, а значит, и волноваться было не о чем.

Уже сидя в трапезной, сестра Аксиома всё не могла выбросить из головы того приметившегося брата. Как вдруг в какой-то момент её словно молния прошила от макушки до пяток. Да это же тот самый горе-очиститель! Просто тогда его волосы были заплетены в характерный статусный "бобровый хвост", из-за которого их в миру все и звали "бобрами", а теперь голову её давнего обидчика во множестве украшали лишь простецкие косички. Переваривая это новое знание вместе с обедом, она с удивлением обнаружила в себе полное отсутствие жажды мести. Вместо этого он стал занимать её мысли всё сильнее, даже общую послеобеденную молитву она читала, едва сумев не перепутать всё, что только можно.

***

В монастыре сестёр-воительниц ему нравилось всё больше и больше. И дело было не только в обществе приятных и хорошо воспитанных сестёр. Последнее время, он это чувствовал прямо кожей, в его родном монастыре атмосфера стала какой-то не просто напряжённой, а даже откровенно гнетущей. И он совершенно не мог понять, чем это вызвано, ведь со времени своего понижения в ранге перестал быть вхож в любые советы братьев. "Да и не больно-то хотелось", - попытался он утешить себя сам, но прекрасно понял сразу, что это не так. Единственная достоверная информация, что доходила до него, была от нового отца-Библиотекаря, да и то лишь потому, что он был переведён из другого монастыря. Местная братия сократила свои контакты с ним до минимума. Даже брат Тензор не спешил с ним откровенничать.

Сегодня по плану интенсивной подготовки, утверждённому матушкой-Настоятельницей, все участники предстоящей операции должны были отрабатывать боевое слаживание при захвате объекта и его транспортировке. Объект изображала сама матушка, остальные по мере сил делали то, что должны были для удачного завершения операции. Дело осложняла зима. До этого вся маскировка, с которой имели дело братья, сводилась к умению спрятаться на лесной опушке около общинных огородов в период сбора урожая в ожидании удобного момента, чтобы украсть с них мешок яблок или туес ягод. По зимнему времени братия перемещалась только по проторенным дорогам, даже не пытаясь соваться на снежную целину. Чтобы парировать этот пробел в навыках, матушка-Настоятельница загнала всех в самые глубокие сугробы и заставила учить способы скрытного передвижения и заметания следов. Слов нет, экипировала она своих новых подопечных по-полной, братьям были выданы тёплые белые накидки, обувь и одежда. Никто в процессе не поморозился, но устали и вымокли все, даже сама матушка.

Раз за разом на перерывах для отдыха он всматривался в лицо той самой, что стала косвенной причиной его последних несчастий. И с огромным неудовольствием ловил себя на том, что каждый раз, когда она переводила взор в его сторону, он "убирал глаза". Он так и не смог выяснить, как она теперь к нему относится, хотя и чувствовал, что вражды меж ними нет. Он вообще приобрёл в последнее время массу новых черт, с которыми никак пока не мог смириться. Бесился, успокаивался, снова выходил из себя, но так и не смог найти никакого выхода из ситуации. Он ведь сразу её узнал там, в зале для приёмов, также как сразу понял, что и она его заметила. Но как навести мост через пропасть, что их теперь разделяла, не знал. Оставалось ждать и надеяться.

По окончании занятия, когда все грузили свои вещи и оружие на сани, запряжённые двумя могучими тяжеловозами, он оказался немного в стороне, отойдя за чуть было не забытыми лыжами и снегоступами, к нему подъехали уже успевшие вскочить в свои сёдла матушка-Настоятельница и та самая сестра, Аксиома, как он теперь уже знал. Она молчала и только с интересом смотрела на него, а матушка вдруг решила попенять ему.

- Ты совсем не уделяешь внимания нательной броне и защите, брат Парадокс. В реальном бою это может дорого стоить, и тебе, и твоим товарищам.

Он сразу вспыхнул и как мог дерзко глянул прямо в глаза Настоятельнице.

- Вера мне щит и сам я оружие в руках Господа! - Он не придумывал заранее этой фразы, она вылетела из него так же естественно, как выдох после долгого нырка под водой. - Кроме того, мы с братьями одна семья и сами сможем постоять друг за друга.

Он прекрасно понял, что ссориться с ним никто не хотел и всё сказанное ему было по делу, но последнее время был на таком взводе, что от малейшей искры готов был взорваться. И взорвался. Он быстро собрал лыжи и снегоступы и решительно пошёл к саням, чтобы закинуть их туда. Больше грузить было нечего, оставалось лишь разместиться поудобней и не глядеть ни на кого. А остальные и сами не знали, куда деваться от такой его выходки, и старались делать вид, что всё происходящее их не касается. Сани тронулись, сёстры вскочили в сёдла и помчались вперёд. И только Настоятельница с сестрой Аксиомой остались на своих лошадях, глядя вслед удаляющейся кавалькаде. Потом матушка заговорила, но каким-то уже совсем другим голосом.

- Гордец. Совсем как его отец. Но того хоть как-то со временем получилось ввести в рамки. А с этим даже сама не знаю, что делать.

- А кто его отец, матушка? - спросила она и, глянув на профиль Настоятельницы, сразу поняла, что тайна эта столь тяжела и глубока, что лучше её не знать и в себе не носить. Никому и никогда.

По прибытии в монастырь все кинулись развешивать вещи для просушки у каминов и сразу по завершении перебрались в трапезную. Рассаживались уже группками. Брат Тензор, будучи известным балагуром и душой всех компаний, собрал около себя пятерых сестёр и ни одна не осталась без его внимания. Брат Тор, самый старший в их группе, сидел за столом с сестрой Матрицей, той самой, за чьё стремя держалась Аксиома по пути в монастырь. А сама она, недолго поискав глазами, разумеется, нашла своего "злого гения" за дальним торцом общего стола, дальше всех от раздачи. Куда и направилась.

- Разрешите соседствовать?

От неожиданности он даже не нашёлся, что сказать, только пискнул горлом и подвинулся на самый угол. Она же придвинулась со своим подносом настолько близко, насколько вообще позволяло место, так что ему оставалось или сидеть, как есть и ощущать своим бедром тепло её бедра, или пересаживаться, или двигаться ещё дальше, рискуя свалиться на пол. Выставлять себя на всеобщее посмешище он не собирался и, раз уж она первой заговорила, решился продолжить разговор.

- Вы не сердитесь за то, что тогда было?

- Нет, конечно. Мы оба, как могли, играли отведённые нам роли, и не наша вина, что представление не удалось.

- Вы говорите прямо как Великий Магистр. - Он как-то сразу проникся к ней доверием и понял, что с ней может говорить о куда большем перечне тем, чем даже с самыми близкими своими братьями.

- Да просто мы с матушкой-Настоятельницей много обсуждали тот мой случай, она детально рассказала мне, что же там было и почему. Так что для меня всё, что случилось, уже перегорело и поросло свежей травой.

- Расскажете и мне? - Он сам подивился своей смелости в общении с человеком, которого в своё время чуть было не искалечил.

- Конечно, только не здесь и не сейчас. - Она понизила голос и придвинулась ещё ближе, прижавшись к нему ещё и плечом. - Сегодня вечером, когда объявят свободное время, приходите в Зал медитаций, на него как раз выходит коридор из наших келий, там и встретимся.

- Идёт. - Его голос тоже понизился до хриплого шёпота. - А пока давайте доедать, вон уже и второе принесли. - Все вы, мужики, одинаковы, что в миру, что в монашестве. - Она игриво толкнула его локтем, но отказываться от предложения не стала, тоже застучав своей ложкой. Он тем временем оглядел соседей за столом, никто ли не наблюдает за ними? Никому до них дела не было, все были заняты своими.

2019-02-28 в 23:11

Мрак о'Бес, 49 лет

Абрамцево, Россия

Он едва дождался удара колокола, извещавшего, что пришло свободное время. Где находится зал медитаций, он не знал, сразу расспросить не догадался, но расположение коридора сестринских келий примерно представлял, так что понадеялся, что найдёт и сам, да и привлекать внимание к себе и своему вечернему местоположению не хотел. И совершенно зря понадеялся. Неведомый архитектор, строивший монастырь сестёр-воительниц, явно имел своё представление о логике расположения помещений и коридорной связи между ними. Он успел уже раз двадцать проклясть его имя, пока плутал в том крыле, но тут сам бог встал на сторону своего непутёвого творения. Он услышал слабый звук гонга и вспомнил, что в таких залах он есть всегда, для настроя перед медитацией. Ещё несколько минут блужданий, и он просто ворвался в зал. На полу которого сидела сестра Аксиома верхом на тюке из большой лохматой шкуры, явно медвежьей.

- Помирать буду, вас за смертью пошлю. Только гонг нас и спас от неминуемого разоблачения. - Она иронично рассматривала его, вставая. - Поможете мне перенести? Я сюда-то еле дотащила.

- Конечно помогу, а куда? - Он схватился за перевязи и понял, что шкура была тяжёлой даже для него. Зверь попался матёрый.

- Пойдёмте в обсерваторию, там нам точно никто не помешает.

Она быстро пошла по коридорам и лестницам, а он даже порадовался, что шкура такая тяжёлая. Борясь с ней, стараясь не сбить дыхание и выглядеть молодцом, можно было ни о чём другом не думать и не заморачиваться раньше времени. Обсерватория, понятно, располагалась совсем не в подвале, так что пришлось преодолеть немало лестниц, да всё вверх и вверх. Но всему приходит конец. По пути в обсерваторию настенных светильников становилось всё меньше и располагались они всё реже, так что, когда заскрипела тяжёлая дверь, произошло это практически в полной темноте.

Зайдя вслед за своей попутчицей, он сразу понял, зачем была нужна шкура. Обсерватория не отапливалась, ничего для этого тут предусмотрено не было, ни камина, ни жаровен. Да и какой смысл отапливать помещение, крыша которого сплошь была прошита проёмами для наблюдений? Пусть и забранными теперь как попало щитами. "Несладко жилось тут астрономам" - подумал он, оглядывая покрытые толстым слоем инея стены, балки перекрытий и вообще всё, что находилось внутри.

- Давайте шкуру сюда, - она уже стояла у подножия астрономической лестницы. Инея там не было. Он положил свою ношу, куда было указано, и они вместе принялись её распаковывать. Шкура оказалась сшитыми вместе двумя, да так хитро, что они образовывали что-то вроде раскрытого кокона или неумело сделанной лодки. Сестра Аксиома сразу улеглась на одну половину, укрылась своим краем и почти скрылась из глаз, только голова виднелась. Она похлопала рукой по другой половине, приглашая располагаться, и он не стал противиться. Улёгся, укрылся и оказался лицом к лицу с ней. Как игрушечный солдатик - руки по швам.

Он рассматривал её лицо, впервые оказавшееся так близко, и понимал, что именно сейчас какие-то шестерни в его голове переключились в новое зацепление и, пока ещё внатяг, но уже начали раскручивать его разум в совершенно ином направлении. Он высвободил правую руку и подвёл под её голову, чтоб она могла лежать на его плече. Она не только не стала возражать, но пошла ещё дальше, перекатившись и почти улегшись на него, взяв его голову в свои руки. Они оказались полностью замотаны в шкуру.

- Не задохнёмся мы под ней?

- До нас никто не задохнулся - и мы не задохнёмся.

Он вопросительно глянул ей в глаза.

- Не переживай, она чистая. А откуда, ты думал, берутся урождённые? Не ветром же их надувает. - Глаза её едва видимо блестели в пробивающемся сквозь складки лунном свете. Было почти полнолуние и света хватало. Он не хотел ничего выяснять, всё, чего он хотел - наконец поцеловать ту, что так долго бередила его воображение. Он сотни раз представлял, как бы делал это, окажись они вместе, и сердце каждый раз ныло от сознания безнадёжности фантазий, и вот теперь свершилось и он понимал, что не отступит. И он начал. Она не уклонялась от его неумелых ласк, не торопила и не перехватывала инициативу. Лишь запустила пальцы в его косички и игралась ими, слегка массируя голову. А ему стало мало её губ, он захотел целовать щёки, глаза, шею и никто в целом мире не мог ему этого запретить. А потом он, повинуясь совершенно неосознанному порыву, слегка прикусил её нижнюю губу. Она издала первый стон и он точно прочитал его как стон удовольствия. Он прижался щетинистой щекой к её щеке и проскользнул губами к её уху. Манёвр её не обманул, она не отстранилась и он без сопротивления смог прикусить мочку. Она ещё сильнее вжалась щекой в его щёку и заурчала, как большая довольная кошка. То же он захотел проделать и с другой мочкой, и тут не встретил ни малейшего сопротивления. Он скользил губами по её коже и понимал, что не хочет терять с ней контакт ни на секунду. Целуя её шею, он добрался до яремной ямки и тут оказалось, что дальше двигаться не даёт одежда.

Они всё поняли правильно. Она легко освободилась от своей суконной накидки, помогла ему, лежащему на спине, выпутать руки из широких пройм. Оставались рясы. "Монаху (как и монашке) одеться - только подпоясаться". Значит, и с раздеванием без проблем. Он распустил верёвочный пояс на ней, она на нём, и им осталось лишь стянуть мешающие балахоны через головы. Улегшись на них, они наконец впервые смогли в полной мере ощутить прикосновение тел друг друга. Она попыталась проскользнуть вниз, но он решительно уложил её на себя и она повиновалась. Теперь он мог двигать её по своему усмотрению и вовсю этим пользовался. Целуя и покусывая ключицы, плечи, передние складки подмышек, он захотел добраться о её груди. Приподнял её за подмышки и сразу увидел рубец на левом соске.

- Моя работа?

Она не ответила, лишь закрыла его рот своими пальцами. Он сильно прикусил их, вызвав в её груди ещё один стон, намного сильнее предыдущих, решительно снял её с себя и положил рядом на живот. Только теперь ему открылся вид на творение рук его. Видно было плохо, но это и не требовалось. В этот самый момент в его голове как молния грянула и он в мельчайших подробностях вспомнил весь тот день Очищения и каждый свой удар, и куда он пришёлся и какой след оставил. На глаза навернулись слёзы и он стал как мог нежно целовать каждый оставленный им рубец, словно вымаливая у неё прощение. Рубцов было много, располагались они много где, но его это уже не волновало, они были творением его рук и принадлежали только ему. Она же лишь положила голову на руки и слегка поводила затылком из стороны в сторону.

А потом большего захотела она. Решительно перевернулась на спину и потянула его за руки вверх. Он понял, что ждало их дальше и он был к этому готов. Для этого не надо было посещать занятия Мастеров, пылающие сердца сами освещали путь всем ищущим его. Ни один из них не обращал внимания ни на складки ряс под их телами, ни на поясные верёвки, впивающиеся в тела там и тут, в их бесконечной вселенной были только они двое, целиком заполняя её всю, и другим там места не было. А потом их слившиеся тела достигли критической массы, всесокрушающей вспышкой были разорваны на атомы и снова соткались уже как двуединое целое...

Они лежали прямо на шкуре, сбив всю одежду в ноги, и хотели только одного - тянуть в бесконечность те мгновения мягкой грусти и абсолютного блаженства, что заполняли их обоих без остатка. Она снова всё не могла наиграться с его косичками, он просто держал её в объятиях - и ему было достаточно. Внезапно ему в голову дала очередная бредовая мысль, что регулярно наведывались туда в минуты самых сильных переживаний.

- Представляешь, вылезаем мы сейчас из-под шкуры, а вокруг всё руководство монастырей, и твоего и моего. Замёрзли уже и ждут не дождутся, чтобы вставить нам бодрящего фитиля.

Она даже не изменилась нисколько в лице.

- Подождут, я никуда вылезать не собираюсь. Да и не придёт сюда никто. Наши все в курсе, что, если шкуры нет на месте, то в обсерваторию не соваться и других не пускать. Не ходит сюда никто по зиме, нет желающих мёрзнуть в своё свободное время.

Они ещё немного полежали, согреваясь дыханием друг друга, но его разум уже снова раскрутился и мысли понеслись, как табун диких лошадей.

- Слушай, а мы же сюда совсем по другому поводу пришли, только у меня из головы вылетело, по какому.

- А чем тебе этот повод нехорош? - Она погладила его по щеке, и он почувствовал, что больше не хочет её кусать и вообще делать ей больно.

- Нет уж, раз завела меня, то отвечай. Я же теперь вообще не успокоюсь, пока не разберусь.

- Вот фанатик неугомонный. - Она улыбнулась. - Да нет там никакой тайны. Просто есть на свете такие люди, "жаждущие боли" их зовут. Редко-редко появляются. Вот я такой и оказалась. Это ещё с детства во мне было, но я сама понять не могла, что это и как с этим быть. Когда детьми всех пороли, они орали, как резаные, а я кайфовала. Хотя тоже орала, чтоб не раскусили, а то сожгут, как ведьму, а оно мне надо? Когда выросла, сама себя иногда порола, но было всё не то. А потом попала на то самое Очищение. Вот уж где оторвалась за всё время ожидания. Ты, бедненький, так старался, что мне тебя даже жалко стало, но сделать я уже ничего не могла. А потом всё так завертелось, понеслось, и вот мы тут с тобой лежим и нам хорошо. Правда, хорошо?

- Хорошо, но ты точно сумасшедшая. Ты понимаешь, что тебя могли сжечь после этого всего?

- Ну так не сожгли же. И я тогда уже ничего не соображала. Представляешь, каково это, хотеть такого запретного и не иметь никакой возможности это получить? И ведь не обратишься ни к кому, в два счёта сдадут шерифам. Там у всех языки без костей, или специально сдадут или проболтаются по дурости.

- Не представляю, и слава богу... А всё-таки хорошо, что так всё обернулось. Жизнь иногда забавные виражи закладывает, никакой фантазии не хватит такое придумать.

Они стали чувствовать, что засыпают. Замотались как попало в сброшенную одежду и постепенно заснули, даже не думая, что их могут хватиться.

Первым проснулся он. Оттого, что замёрз. И даже близость любимой девушки не смогла согреть. Он стал ворочаться, пытаясь наощупь разыскать свою одежду и невольно разбудил её.

- Что, утро уже?

Он выглянул из шкуры.

- Нет, темно ещё. Холодно стало, замёрз, одеваться надо.

- Да, у меня тоже ноги замёрзли.

Они стали разбирать одежду, где чья, чтобы не устроить на потеху братьям и сёстрам водевиль с переодеваниями. Потом ещё немного полежали, обнявшись, но спать уже не хотелось и решили собираться в обратный путь. Долго перевязывали шкуру, всё не получалось сделать так, чтобы она не распускалась при переноске. Но поладили и с этим.

Уже в Зале медитаций она решительно отказалась от его помощи в переноске шкуры до места хранения. Он не стал возражать, выслушал её подробные наставления, куда идти и где сворачивать, чтобы не заблудиться в ночном монастыре окончательно, и всё равно не смог уйти, пока её силуэт не скрылся в темноте коридора, помахав ему напоследок рукой. Он помахал в ответ и отправился как было указано. До гостевой кельи, что делили они все на троих, добрался на удивление быстро. Где всё-таки разбудил брата Тора.

- Хоть один блудливый кот заявился. Гореть вам в аду вечно, - беззлобно напутствовал он его и снова завернулся в одеяло. Привыкшими к мраку глазами он смог разглядеть, что постель Тензора была пуста и тоже не расстелена. Вечно так вечно. Если в компании с ней, то даже вечность в степени бесконечность пусть тянется, это уже совершенно не пугало. Он только и смог, что скинуть обувь, и прямо как был повалился на кровать. Дремота снова начала обволакивать сознание, но отгонять её не хотелось. Приятные воспоминания, он это точно знал, теперь уже никуда не денутся.

***

Выход на задание назначили ближе к новолунию. В безлунную ночь в лесу прятаться легче, особенно если с облаками не повезёт. Разумеется, ни о каких пяти сопровождающих матушка-Настоятельница не пожелала и слышать, хватило ей и того, что на непосредственный захват владыки Ордена решили послать всего троих. Группа сопровождения была набрана из двадцати пяти конных сестёр при полном вооружении. И сами братья были экипированы не хуже, они, конечно, и не думали осваивать даже часть бесчисленного арсенала сестринского монастыря, собранного исключительно ради лишения жизни ближнего своего, у них имелись и свои инструменты-сюрпризы, привезённые из своего Хранилища.

Уже при окончательном сборе и экипировке сестра Аксиома отвела брата своего Парадокса в укромный уголок и извлекла из принесённого с собой вещмешка некий увесистый свёрток.

- Что это?

- Слушай, я знаю и не оспариваю, что вера - надёжный щит, но никто ведь не проклянет, если мы к ней добавим ещё и доспех? Надень, это наспинная "черепаха". Я не хочу тебя отпускать совсем без защиты.

- Ладно, надену, но где ты её взяла? - Он понял, что в этом случае должен уступить. Забота его девушки шла от чистого сердца, здесь не было места параграфам и принципам.

- Стащила в нашем Хранилище. Это не типовой доспех, какой-то старинный. Непонятный металл, легче обычного железного, но не уступает по прочности. Надень прямо на тело, никто даже не заметит.

- У тебя будут неприятности из-за этого.

- Плевать, у меня сердце не на месте оттого, что вас решили послать налегке. А так хоть какая-то защита.

Он быстро стянул с себя несколько слоёв зимней экипировки, и тут она впервые увидела его спину. Пока он распаковывал доспех и прикидывал, как его подгонять и крепить, она коснулась кончиками пальцев его кожи. Точнее, кожи там почти не было, местами было вообще сплошное поле из рубцов. Он замер, слегка повернув голову вбок.

- Это тоже после того Очищения?

- Да, назначили Суровое наказание. Сам же себя так и отходил. Два месяца потом в лекарне провалялся, первый вообще на животе только спал.

Она почувствовала, что ещё немного, и разрыдается в голос, и просто уткнулась лицом ему между лопаток. Он обернулся и обнял её, утешая. Немного постояли, потом он стал надевать "черепаху". Та была на толстой кожаной основе с замшевой подкладкой, так что, даже остыв на морозе, совсем не студила спину. Она как могла ему помогала, шмыгая носом и стараясь не выдавать своего настроения.

Генеральный план был незамысловат. Двигаться только по ночам, чтобы не дать возможности кому-то известить лагерь нечестивых. Первый день провести в монастыре бичевателей, потом выдвижение к точке лесного лагеря, там день на отдых, после - ночная операция по захвату вожака. После чего ускоренным маршем все убирались восвояси обратно в монастырь.

При отправке из сестринского монастыря прямо перед посадкой в сани, на которых они должны были ехать всю дорогу, брат Тензор, не иначе как решив покрасоваться перед своими сердечными подругами, выдал "чеканный имперский гвардейский" шаг, каким только гвардия Императора на парадах ходит. Сёстры оценили, а Настоятельница, сидя уже на своей Искре, горько подумала: "Великолепная троица, философ, фанатик и шут гороховый. Господи, только бы все вернулись!"

***

Дикий Троянский лес был местом очень неприветливым. В него и летом-то старались без крайней нужды не соваться, ибо весь он по преимуществу состоял из буреломов и болот. А уж зимой даже за дровами в него ходили только самые отчаянные. Да ещё охотники да ловчие, но это люди особого склада. Так что нечестивые хорошо знали, где располагаться лагерем.

Брат Парадокс не знал, как себе представляли лагерь нечестивых его братья-напарники, сам же он ожидал увидеть нечто фундаментальное, обнесённое как минимум мощным забором из затёсанных брёвен. На деле всё оказалось куда прозаичней. Ни малейшего намёка на забор, какие-то хлипкие лачуги, землянки, навесы с непонятным содержимым под ними. Они и лагерь-то не заметили бы, если бы даже ближе к полуночи разгульная жизнь в нём только начиналась. Даже пробираясь ползком по сугробам между деревьев, расположение лагеря они распознали шагов за семьсот, не меньше. Нечестивые жили полной жизнью, ни в чём себе не отказывая. Палили костры и факелы вовсю, жрали и пили как не в себя, катались верхом друг на друге и даже устраивали из этого подобие рыцарского турнира. Где брали на всё это великолепие средства? Вымогали из ближайших общин, и именно это стало серьёзной проблемой, побудившей духовные власти взять ситуацию под свой контроль.

На совещании в лесном лагере решили брать главаря у нужника, так сказать, со спущенными штанами. Описание его было, плюс такой "шишак" наверняка передвигался в окружении всяческих прихлебал, так что распознать его будет нетрудно. К тому же, именно при походе до ветру свиту он наверняка оставит в стороне, ведь не конченный же он эксгибиционист. Так что всем непосредственным участникам предлагалось заткнуть носики и даже ртами дышать через раз. Впрочем, братьям было не привыкать, они всё своё служение занимались выбиванием грязи из рода человеческого.

Ждать пришлось долго. За это время вдоволь насмотрелись людских афедронов обоих полов и всех возрастов. Хотя зимние маски, полностью скрывавшие лица и не дававшие пару от дыхания демаскировать братьев, хоть немного, но притупляли окружающее зловоние, но полностью отсечь его не могли. Так что и наобонялись преизрядно. Несколько раз приходилось выполнять специальные упражнения, призванные согреть руки и ноги без демаскирующих движений. Да и просто разминать их было надо, затекали без движения они очень быстро, а при захвате всем троим понадобятся все их сила и гибкость.

Но всему на свете приходит конец. Даже среди общего ночного гвалта стали пробиваться могучие раскаты матерщины, сопровождаемые даже вроде как звуками подзатыльников. Это уже явно приближался их объект. И он приблизился, смачной волной мата отогнав присных своих подальше, спустил штаны и принялся делать свои дела. Парадокс достал было своё боло, но брат Тор сделал ему знак убрать и приготовить мешочек. Мешочек так мешочек, он спрятал боло и достал полотняный мешочек, набитый свинцовой дробью. И, как только голова объекта поднялась выше плеч, метнул его, попав точно в ухо. Вожак тихо хекнул и завалился набок. Прямо в заботливые руки Тензора, который и переправил драгоценную ношу на волокушу. Быстро упаковали клиента и сразу поползли прочь, стараясь не передвигаться по старым следам.

Совсем не попрощавшись уйти не удалось. Не успели они проползти и ста шагов, как в лагере поднялся гвалт ещё сильнее, чем был прежде, и целое море факелов двинулось в их сторону. Тор скомандовал: "Подъём! Надеть снегоступы и бегом прочь!" Никто не стал рассуждать, быстро сняв с груди снегоступы и прикрепив их на ноги, все трое изо всех сил рванули к своим. Тор и Парадокс тащили волокушу за прикреплённые спереди по углам верёвки, а Тензор толкал её сзади шестом. Меж тем осатаневшая толпа даже не думала отставать. Размахивая дрекольем и яростно вопя, они пёрли по снежной целине, как сумасшедшие лоси. В какой-то момент по ветвям затрещали бросаемые преследователями колья и дубины. Большой опасности они не представляли, но вскоре братьям предстояло выбираться на просеку, и там, они это уже прекрасно понимали, быть им отличной мишенью.

На удивление почти всю просеку получилось пройти без приключений. И тут, уже у границы спасительной чащи, всё и произошло. Брошенная кем-то дубина угодила Тензору прямо в шею, он беззвучно осел в снег, а оставшиеся ведущие, не сразу поняв, в чём дело, ещё шагов двадцать тащили волокушу, в запарке даже не заметив, что тащить её стало тяжелее. Тем временем орава преследователей настигла бессознательное тело Тензора, и, издав многоголосый вопль, принялась лупить его кто чем. Братья обернулись и, насколько позволяли меховые капюшоны и начавшая сереть предрассветная темнота, оценили ситуацию. Было ясно, что вдвоём против полутораста отморозков им не выстоять и волокушу от них не утащить. Приходилось принимать последний бой, стараясь подороже продать свою шкуру. Они, не сговариваясь, принялись бросать в нечестивых всё, что у них было из метательных, когда услышали в той стороне яростный рык: "Бросьте эту дохлятину, недоноски, и валите добывать Солдата!" А тот уже явно очухался и даже начал ворочаться в волокуше, когда в воздухе над головами зашелестели стрелы сестринского кавалерийского разъезда, посланного на помощь.

Воительниц было всего семь, ни о каком отбитии тела брата Тензора не шло и речи. Кроме того, толпа нечестивых так организованно ощетинилась своими кольями, что прорвать их строй не смогли бы и пять десятков всадниц. Хромой Солдат явно времени зря не терял и муштровал своё разношёрстное воинство, как только мог. Поэтому, понимая, что большая часть дороже меньшей, сестра Матрица, и здесь осуществлявшая командование, крикнула: "Его не спасти! Сёстры Дельта и Точка, волокушу привязать к сёдлам, братья, на конь!" Братья быстро передали верёвки подъехавшим сёстрам, сами быстро перебежали к паре других и, бросив в снегу ненужные больше снегоступы, вскарабкались позади сёдел. Всё это время сёстры, не занятые другими делами, непрерывно пускали стрелы в толпу нечестивых, отчего на снегу образовался уже целый бруствер из тел. Хоть и были предрассветные сумерки, промазать с такого расстояния было невозможно. Так что желания сокращать дистанцию у преследователей не возникало. Хромой Солдат, поняв, что гарантированное вроде уже спасение теперь ускользнуло безвозвратно, завыл и заорал даже сквозь плотный кляп.

Вскочив на круп лошади, брат Парадокс услышал клич своей наездницы: "Гони, Неясыть!", отчего сразу понял, что спасительницей была его ненаглядная Аксиома. И тут ему по спине почти прямо между лопаток прилетел такой силы удар, что его швырнуло на неё и он на какое-то время даже выпал из реальности. Она же, поняв, что он перестал сам держаться на лошади, левой рукой стала придерживать его, правой не выпуская поводьев. Дистанцию с пешими преследователями разорвали быстро и уже через десять минут были в лагере. Без долгих разговоров свернулись и отправились в обратный путь, не дожидаясь, когда орава нечестивых нагрянет по их же следам.

2019-02-28 в 23:59

Мрак о'Бес, 49 лет

Абрамцево, Россия

Монотонная монастырская жизнь была развеяна спустя неделю после похищения. Хотя и за эту неделю она была взбаламучена изрядно. Брат Парадокс стал чувствовать, что, с одной стороны, после относительно удачной операции, стал более принимаем братией. А с другой, в результате потери одного из братьев, да ещё его друга, атмосфера в монастыре напряглась ещё больше. Никто не знал, что стало с Тензором, жив он или нет, придётся ли его выменивать обратно на главаря нечестивых? Словом, когда вблизи монастыря стала собираться огромная толпа нечестивых, все почувствовали даже какое-то облегчение. Хоть какая-то определённость взамен полной неизвестности.

И однажды утром внимание монастырской братии было привлечено дикой какофонией, издаваемой всем, что только могло издавать звуки в руках нечестивых. Начиная от пастушеских дудок и до крышек от котлов и коровьих колокольцев. Даже маленький вечевой колокол откуда-то притащили, не поленились.Когда на монастырской стене собралось, по мнению нечестивых, достаточно представительное монастырское руководство, тот, кто теперь был их вожаком, замахал руками и заорал, чтобы заткнулись. Не сразу, но получилось добиться относительной тишины. Кто-то где-то ещё шумел, дурачась, но это уже никого не волновало. Потом предводитель забрался на телегу, на которой было закреплено в вертикальном положении нечто, накрытое мешковиной. Брат Парадокс, стоявший на левом фланге монастырской настенной сходки, почему-то испытал тоскливое чувство, сразу поняв, что видеть то, что скрыто мешковиной, не хочет. У него всё ещё болела спина после того удара и на "черепахе" теперь красовалась внушительная вмятина, в остальном он чувствовал себя вполне нормально. Если бы не это странное нечто, скрытое от глаз.

А потом предводитель стал держать речь, явно упиваясь всеобщим вниманием.

- Всем не здрасьте. Слушайте меня, бобры недоделанные, с вами говорю я, Старый Скорняк, и сейчас вы узнаете, что я не зря ношу это погоняло. Я вам премного благодарен, что прибрали к рукам и убрали с моего пути этого мудилу Солдата. Теперь руки у меня развязаны, а с ним можете делать всё, что захотите. Да и что вы можете с ним сделать? Пощекотать вашими кнутиками? На здоровье, ему только на пользу, да и заслужил, ибо задолбал тут уже всех своей муштрой.

- Мы можем так пощекотать, что и на ноги потом не встанет. - Крикнул со стены отец-Настоятель.

- Благословляю вас на это. Я же сказал, мне насрать, что вы теперь там с ним сделаете. А для вас от меня небольшой подарочек. Жаль, что достался мне уже дохлым, не доставил удовольствия по живому содрать с него шкуру.

С этими словами он скинул мешковину, и взорам всех предстало нечто, отдалённо напоминающее человека, насаженного на кол. Только это был не человек, а человеческая

кожа, целиком снятая с тела и туго набитая соломой. Парадокс почувствовал, что глаза ему застилает красная пелена. Больше всего его поразили глазницы и рот с торчащей из них соломой, будто застывшие в вечном отчаянном крике. Нечестивые же радостно завопили и заулюлюкали, наслаждаясь реакцией братии. И только негромкий голос отца-Настоятеля вывел их из ступора:

- Всем со стены вниз. Готовиться к бою. К сёстрам послать разъезд гонцов, за подмогой. Надеюсь, эти твари ещё не все дороги обложили.

Слышать такие слова от Настоятеля никому ранее не приходилось, но никто даже не удивился. Пока они прощались в Аксиомой, та клялась, что только приведёт с сёстрами своих подруг и сразу в бой, он всё думал о глубинах падения человека. Казалось, уже все закоулки грязных душ облазили и чего только из них на свет божий не вытащили, а каждый раз как из ниоткуда лезет всё новая мерзость человеческая. И нет этому конца. Соотношение сил было примерно один к десяти, но нечестивые не умели обращаться ни с чем сложнее дубины, кольев, рогаток и примитивных луков. Так что драка предстояла серьёзная. Но надо было выкорчевать это поганое древо, не приносящее добрых плодов.

Сёстры прибыли ближе к вечеру, так что атаку назначили на утро. "Эти твари" даже не думали окружать монастырь. Они в привычной своей манере гулеванили весь день и немалую часть ночи, как будто только за тем под монастырские стены и пришли. В монастыре же кипела напряжённая деятельность. Пока накормили и напоили лошадей, поели и разместились на отдых сами, приготовили оружие и доспехи, было уже ближе к полуночи. Парадокс с Аксиомой сидели в его келье и, обнявшись, молчали. Молчали каждый о своём. Она уже чувствовала, что внутри неё зарождается новая жизнь, но сказать пока об этом никому не могла. Он напряжённо думал, как же уберечь её завтра от максимального количества угроз. Даже не допуская мысли, что она, в полной броне и верхом, скорее сама куда лучше защитит его.

С утра благородствовать не стали. Кто из нечестивых успел оклематься после вчерашнего, того счастье. Кто не успел - отправляли на тот свет неопохмелённым. Братское воинство вышло на бой через главные восточные ворота, сестринские полуэскадроны выходили севернее и южнее, стараясь окружить нечестивых с флангов. Поначалу всё шло неплохо, но численное преимущество начало играть в их пользу. Братья не учились противников убивать, их оружие позволяло разве что на некоторое время их вырубать, что делать дальше с поверженными, никто не знал. В идеале этим должны были заниматься сёстры, но с ними ещё надо было воссоединиться. Кто-то пытался в боевом раже топтать нечестивым горло, кто-то сворачивать им шеи, но всё это занимало слишком много драгоценного времени. Кто прихватил с собой имевшиеся в монастыре ножи, пытались действовать ими, но в неумелых руках неприспособленное оружие больше представляло опасность для своего хозяина. Оставалось лишь навыбивать как можно больше противников в надежде, что сёстры с ними потом разберутся.

Воссоединились воинства почти через час после начала. Сестринские подразделения как нож сквозь масло прошли сквозь арьергардные, самые неподготовленные построения нечестивых, не имея потерь убитыми и почти не имея раненых. Оставалось самое трудное - добить окружённое ядро неприятеля. Противник начал уже активно разбегаться, но тех, кто ещё сопротивлялся, надо было уничтожить. В какой-то момент он даже увидел её, узнав только по редкому пёстрому окрасу её Неясыти. Все были так забрызганы кровью, что уже и не разобрать и не отличить. Сёстры начали спешиваться, чтобы в едином строю с братьями сжимать кольцо. Спешилась и сестра Аксиома, с радостной улыбкой подбежав к своему ненаглядному. Он продолжал лупить своим цепным, в перерывах не забывая награждать врагов метательными гостинцами. Сёстры активно включились в общее дело, дорубая павших своими двуручными кавалерийскими клинками. Он же в какой-то момент боя заметил движение сзади и слева от себя и, уже поворачивая голову, понял, что очухавшийся нечестивый занёс для удара тяжёлую кирку на длинной рукояти. Он уже понял, что не успеет ничего ему сделать, ему оставалось лишь сместиться после разворота чуть вправо, чтобы гарантированно не дать инструменту поразить её. Боли от удара не было, его лишь отбросило на грязную снежную кашу и только краем угасающего сознания он услышал дикий крик своей любви. Того, как она в прыжке с разворотом одним ударом снесла голову убийце, его стекленеющие глаза уже не видели.

А потом его душа воспарила над полем последней битвы его тела, с лёгкостью и спокойствием наблюдая, как она рыдала над ним, не обращая никакого внимания на творившееся вокруг. Для него всё это уже не имело значения, драма жизни маленького сверхчеловека была доиграна, осталось лишь опустить занавес.

***

Она стояла на обрыве над скованной льдом рекой. Внизу, на льду, братья готовили погребальные ладьи-тризны для погибших. Всего ладей было девять, одна для останков брата Тензора и восемь для погибших в схватке у монастырских стен. Вон в той, с красной драконьей головой, и будет навсегда упокоен тот, кто был единственным для неё. Потом ладьи зажгут, они прогорят, то, что останется, весенним половодьем вынесет в море, как в океан забвения. Что-то закончится, что-то на смену начнётся. Боли и горя уже почти не было, сейчас они сгорят вместе с его ладьёй, оставив по себе лишь память.

Она смотрела, как одна за другой загораются ладьи, и почему-то думала о двойне. Она принесёт в этот мир двоих маленьких гордецов. Этому миру нужны гордецы, без них он никогда не двинется туда, где ещё не был, и не откроет того, чего ещё не знал.

***

Вот и сказочке конец. Всем спасибо за внимание и прочтение, а хотя бы и по диагонали :))

Предваряя самый ожидаемый пост, заспойлерю-ка я его сам :)) "Да это же писанина стопроцентного БэДэшника про стопроцентного БэДэшника, по глупости встрявшего в матёрый СэМ, на чём все и погорели!" Возразить было бы действительно нечего, кроме того, что это не так :))

В общем, отзывы, поражающие новизной и конструктивом, нежели запощенный мною выше, активно приветствую.

Всем бай, а я пошёл баиньки.

2019-03-01 в 00:34