Picchio Serpentino, 50 лет
Москва, Россия
Прямо сейчас он смотрит в мою анкету. Торопливо щёлкает на фото и видит перед
собой девушку двадцати с небольшим, стройную, большеглазую, симпатичную.
Снимок за снимком: учится в университете, дружит со спортом, не лишена
приятных округлостей, бывает в консерватории, любит лошадей, не чурается
мини-бикини, отдыхать предпочитает в местах сравнительно незатасканных,
например, в Картахене. Привычки, конечно, не из дешёвых, зато без гламура,
без пафоса и без мужчина-должен-за-всё-это-платить с первой секунды. Ник –
«Сердцеедка». Надо брать! Текста он, разумеется, не читает.
Переписка. Скучный, но необходимый этап. Он планомерно развивает знакомство, я
не спеша выясняю то, что мне интересно. Конечно, привирает – куда же без
этого? – но в общем и в целом, в меру. Наконец: «Конечно, ты
приглашаешь, и ты вправе выбирать. Но если хочешь, чтобы я осталась довольна,
место назову я». И добиваю его: «Если это окажется дороже, чем ты
планировал, я компенсирую разницу».
Я довольна. Вживую он почти не уступает своей анкете. Имеет достаток, но не
кичится им; носит хорошие вещи, но подбирает их со вкусом, не метросексуал,
но не забывает о парикмахере и маникюрше. Как и все современные мужчины, не
курит. От алкоголя не отказывается, но пьёт качественный и без злоупотреблений;
в спортзал ходит регулярно, но без фанатизма. Не человек, а идеал удовольствия
в меру. И возраст – тридцать два – в самом расцвете.
– Я поражён...– даже голос у него приятный, с мягкими кошачьими обертонами. – Я
думал, что знаю всё лучшее, что только есть в Москве, но я ошибался.
Мускус, мускат, ваниль, ром… ради нашей встречи он сбрызнулся «Дорогой
в небо». Одна из моих подруг, Матильда, называет этот аромат
«Возьми меня, я вся твоя», и он того стоит.
– И всё же, как бы восхитительно здесь не было, лучшее, что здесь есть – это
ты.
Самую малость морщусь, уж слишком банально, но, несмотря на это, его слова
доставляют мне удовольствие. У меня есть небольшой старинный замок в Хорватии,
и ради того, чтобы по-настоящему обставить этот зал, я ополовинила его
кладовые. Столы, стулья, светильники, отделка стен и потолка, витая лестница
с резными перилами, даже паркет аутентичный – настоящий, дубовый, до того,
как оказаться здесь, был уложен в малом обеденном зале в одна тысяча семьсот
десятом году. В люстрах горят настоящие свечи; они отбрасывают на стены пляшущие
тени и рассыпаются мириадами отражений в бокалах богемского хрусталя,
расставленных на белоснежных скатертях с ручной вышивкой. Посетителей немного,
как и должно быть. Негромкая музыка позволяет разговаривать вполголоса и при
этом заглушает разговоры соседей. Я выбирала каждую деталь, каждого сотрудника,
каждый прибор, я добивалась того, чтобы мой ресторан полностью мне
соответствовал, и этот глупый комплимент, признание меня высшей точкой этого
зала, вишенкой на торте, греют мне душу. А к нам уже спешит мой милый
Фабрицио, с напомаженными усами и в роскошной ливрее:
– Как всегда, в Ваш кабинет? – в его голосе удивительно сочетаются достоинство
и желание услужить. Благосклонно киваю.
– Ты, видимо, часто здесь бываешь? – мой кавалер наконец-то берёт меня под
руку.
– Я очень изысканна в выборе еды... – позволяю себе улыбнуться. – И других
наслаждений.
Пока мы отдавали должное закускам, стемнело. Полторы стены кабинета заняты
панорамным окном; в своё время дизайнер чуть не угодил в больницу с нервным
срывом, но всё-таки придумал, как вписать его готический интерьер, и мы
теперь любуемся огнями вечернего города, широкой полосой реки и висящими в небе
мрачновато-красными кремлёвскими звёздами. Приборы иногда звенят, задевая за
край тарелки, но не мешают тихой беседе.
– А почему Сердцеедка?
Улыбаюсь и пожимаю плечами.
– Наверное, от неуверенности в себе. Представь себе: вчерашняя школьница,
почти нецелованная, выбирает ник из своих фантазий. Как напоминание себе: я
сильная, я смелая, я всё знаю, всё умею и у меня всё получится.
Он молчит и смотрит на меня с теплотой.
– Я тебе нравлюсь?
Ответа не требуется.
– Поцелуй меня.
Это действительно хорошо. Он нежен и бережлив, он целует не только губами, но
сердцем.
– Я придумала игру, специально для нашей встречи. Сейчас начнут подавать блюда,
за каждым мы будем по очереди рассказывать о себе. Выпивать немного вина.
Танцевать. Целоваться. И снимать по одному предмету одежды. Пока не узнаем друг
о друге самое главное.
– А как же…
– Не беспокойся. Стёкла прозрачные только отсюда, еду пришлют по сигналу на
лифте, вот в эту нишу, а звуков и вовсе никто не услышит. Эти кабинеты
спроектированы для тех, кто ценит уединение.
Для начала – немного устриц. Солёные, с нотками йода, немного перца и под
итальянский мускат. Он рассказывает какую-то чушь про школу, первую жену и
брокерскую контору и уверенно ведёт меня под чарующий «Summertime».
Минус пиджак с жакетом. Теперь сердцевина персиковой пальмы, суховатая и
вызывающая жажду, мой рассказ про археологический факультет и нарастающий
«Kisses of fire». Он снимает галстук, мне приходится лишиться
блузки. Он ощутимо сглатывает… можно подумать, будучи надетой, она так уж
скрывала это бельё. Основное блюдо – морской язык с овощами. Он шутит, что
копается в бумагах так же, как я в курганах. Пьём шабли гран крю, танцуем под
«Des mensonges en musique»; теперь я прижимаюсь к его обнажённой
груди, а он может полюбоваться трусиками и верхом чулок. Очередной поцелуй…
низкий, чувственный, удивительно женственный голос Патрисии Каас уносит меня в
бесконечность. Для тех, кто не наелся рыбой – пирог с говяжьей грудинкой. Что о
нём говорить, мясо – оно мясо и есть. Мужчина в трусах и носках – самое
омерзительное зрелище на свете; вовремя останавливаю руку, когда она берётся за
ремень, и он снимает носки. За это вознаграждаю его лифчиком и возможностью
поцеловать то, что под ним. Теперь баловство – сыр, фрукты, мороженое и,
разумеется, шампанское, последние капли которого я выливаю на себя. Под
брюками у него оранжевые боксёры с чёрным рисунком, бьющие в глаза,
брутальные, надетые с надеждой, что будут показаны. Он не ждёт чего-то
особенного, на мне же ещё чулки... и только они и остаются на мне, когда я
ставлю Di mekhutonim geyen, еврейскую свадебную песню. Мы танцуем,
соприкасаясь кожей рук, груди, живота, и я чувствую, как тяжелеют его
движения, вижу, как в глазах зарождается удивление, непонимание и паника. Я
толкаю его на софу, и он тяжело рушится, заставив её протестующе скрипнуть
пружинами. Долой эти ужасные боксёры! Растягивая удовольствие, я неторопливо
сажусь на него сверху, как ему наверняка мечталось, и самым чарующим голосом,
на который только способна, произношу:
– Теперь пора узнать самое главное…
Он пытается заслониться рукой, но не может поднять её. Пытается сбросить меня,
но не может пошевелиться.
– Кто ты? Чего тебе от меня надо?
Его бархатный голос не узнать, это просто хрип, вырывающийся из пересохшего
горла. И за миг до того, как сверкнёт, опускаясь, нож, я ласково, как
глупенькому ребёнку, отвечаю:
– Я же уже сказала, я сердцеедка. Это десерт.
2017-03-23 в 05:18
