Царевна Лягушка, 46 лет
Новосибирск, Россия
- Слушай, у меня есть беспесды ахуенная идея! – муж пнул меня куда-то под жопу
коленкой, и похотливо добавил: - Тебе понравицца, детка.
Детка.
Блять, тому, кто сказал, что бабам нравицца эта пиндосская привычка называть
нас детками – надо гвоздь в голову вбить. Вы где этому научились,
Антониобандеросы сраные?
Лично я за детку могу и ёбнуть. В гычу. За попытку сунуть язык в моё ухо, и
сделать им «бе-бе-бе, я так тибя хачю» – тоже. И, сколько не
говори, что это отвратительно и нихуя ни разу не иратично – реакции никакой.
- Сто раз говорила: не называй меня деткой! – я нахмурила брови, и скрипнула
зубами. – И идея мне твоя похуй. Я спать хочу.
- Дура ты. – Обиделся муж. У нас сегодня вторая годовщина свадьбы. Я хочу
разнообразия и куртуазности. Сегодня. Ночью. Прям щас. И у меня есть идея, что
немаловажно.
Вторая годовщина свадьбы – это, конечно, пиздец какой праздник. Без
куртуазности и идей ну никак нельзя.
- Сам мудак. В жопу всё равно не дам. Ни сегодня ночью. Ни прям щас. Ни завтра.
Хуёвая идея, если что.
Муж оскорбился:
- В жопу?! Нужна мне твоя срака сто лет! Я ж тебе про разнообразие говорю. Давай
поиграем?
Ахуеть. Геймер, бля. Поиграем. В два часа ночи.
- В дочки-матери? В доктора? В прятки? В «морской бой»?
Со мной сложно жыть. И ебацца. Потому в оконцовке муж от меня и съёбся. Я ж
слОва в простоте не скажу. Я ж всё с подъебоном…
- В рифмы, бля! – не выдержал муж. Пакля!
- Хуякля. – На автомате отвечаю, и понимаю, что извиницца б надо… Годовщина
свадьбы веть. Вторая. Это вам не в тапки срать. – Ну, давай поиграем, хуле
там. Во что?
Муж расслабился. До пиздюлей сегодня разговор не дошёл. Уже хорошо.
- Хочу выебать школьницу!
Выпалил, и заткнулся.
Я подумала, что щас – самое время для того, чтоб многозначительно бзднуть, но
не смогла как не пыталась.
Повисла благостная пауза.
- Еби, чотам… Я тебе потом в КПЗ буду сухарики и копчёные окорочка через
адвоката передавать. Как порядочная.
Супруг в темноте поперхнулся:
- Ты ёбнулась? Я говорю, что хочу как будто бы выебать школьницу! А ей будеш
ты.
Да гавно вопрос! Чо нам, кабанам? Нам што свиней резать, што ебацца – лиш бы
кровища…В школьницу поиграть слабо во вторую годовщину супружества штоле? Как
нехуй делать!
- Ладно, уговорил. Чо делать-то надо?
Самой уж интересно шопесдец.
Кстати, игра в школьницу – это ещё хуйня, я чесно говорю. У меня подруга есть,
Маринка, так её муж долго на жопоеблю разводил, но развёл только на то, чтоб
выебать её в анал сосиской. Ну, вот такая весёлая семья. Кагбутта вы прям
никогда с сосиской не еблись… Пообещал он ей за это сто баксоф на тряпку
какую-то, харкнул на сосиску, и давай ею фрикции разнообразные в Маринкиной
жопе производить. И увлёкся. В общем, Маринка уже перецца от этого начала,
глаза закатила, пятнами пошла, клитор налимонивает, и вдуг её муж говорит:
«Упс!». Дефка оборачивается, а муш сидит, ржот как лось
бамбейский, и сосисную жопку ей показывает. Марина дрочить перестала, и тихо
спрашывает: «А где остальное?», а муш (кстати, ево фамилие –
Петросян. Нихуя не вру) уссываецца, сукабля: «Где-где… В жопе!» И
Марина потом полночи на толкане сидела, сосиску из себя выдавливала. Потом,
кстати, пара развелась. И сто баксоф не помогли.
А тут фсего делов-то: в школьницу поиграть!
Ну, значит, Вова начал руководить:
- Типа так. Я это вижу вот как: ты, такая школьница, в коричневом платьице, в
фартучке, с бантиком на башке, приходиш ко мне домой пересдавать математику. А
я тебя ебу. Как идея?
- Да пиздец просто. У меня как рас тут дохуя школьных платьев висит в гардеробе.
На любой вкус. А уж фартуков как у дурака фантиков. И бант, разумееца, есть.
Парадно-выгребной. Идея, если ты не понял, какая-то хуёвая. Низачот,
Вольдемар.
- Не ссы. Мамин халат спиздить можешь? Он у неё как раз говнянского цвета, в
темноте за школьное платье прокатит. Фартук на кухне возьмём. Похуй, что на нём
помидоры нарисованы. Главное – он белый. Бант похуй, и без банта сойдёт. И ещё
дудка нужна.
Какая, бля, дудка??? Дудка ему нахуя?????
- Халат спизжу, нехуй делать. Фартук возьму. А дудка зачем?
- Дура. – В очередной раз унизил мой интеллект супруг. – в дудке вся сила. Это
будет как бы горн. Пионерский. Сечёш? Это фетиш такой. И фаллический как бы
символ.
Секу, конечно. Мог бы и не объяснять. В дудке – сила. Это ж все знают.
В темноте крадусь на кухню, снимаю с крючка фартук, как крыса Шушера тихо
вползаю в спальню к родителям, и тырю мамин халат говняного цвета. Чтоб быть
школьницей. Чтоб муж был щастлив. Чтоб пересдать ему математику. А разве ваша
вторая годовщина свадьбы проходила как-то по-другому? Ну и мудаки.
В тёмной прихожей, натыкаясь сракой то на холодильник, то на вешалку,
переодеваюсь в мамин халат, надеваю сверху фартук с помидорами, сую за щеку
дудку, спизженную, стыдно сказать, у годовалого сына, и стучу в дверь нашей
с мужем спальни:
- Тук-тук. Василиваныч, можно к вам?
- Это ты, Машенька? – отвечает из-за двери Вова-извращенец, - Входи, детка.
Я выплёвываю дудку, открываю дверь, и зловещим шёпотом ору:
- Сто первый раз говорю: не называй меня деткой, удмурт!!! Заново давай!!!
- Сорри… - доносицца из темноты, - давай сначала.
Сую в рот пионерский горн, и снова стучусь:
- Тук-тук. Василиваныч, к Вам можно?
- Кто там? Это ты, Машенька Петрова? Математику пришла пересдавать? Заходи.
Вхожу. Тихонько насвистываю на дуде «Кукарачю». Маршырую
по-пианерски.
И ахуеваю.
В комнате горит ночник. За письменным столом сидит муж. Без трусов но в шляпе.
Вернее, в бейсболке, в галстуке и в солнечных очках. И что-то увлеченно пишет.
Оборачивается, видит меня, и улыбаецца:
- Ну, что ж ты встала-то? Заходи, присаживайся. Можешь подудеть в дудку.
- Васильиваныч, а чой та вы голый сидите? – спрашиваю я, и, как положено
школьнице, стыдливо отвожу глаза, и беспалева дрочу дудку.
- А это, Машенька, я трусы постирал. Жду, когда высохнут. Ты не стесняйся.
Можешь тоже раздецца. Я и твои трусики постираю.
Вот пиздит, сволочь… Трусы он мне постирает, ога. Он и носки свои сроду
никогда не стирал. Сука.
- Не… - блею афцой, - Я и так без трусиков… Я ж математику пришла пересдавать
всё-таки.
Задираю мамин халат, и паказываю мужу песду. В подтверждение, значит. Быстро
так показала, и обратно в халат спрятала.
За солнечными очками не видно выражения глаз Вовы, зато выражение хуя более чем
заметно. Педофил, бля…
- Замечательно! – шепчет Вова, - Математика – это наше фсё. Сколько будет
трижды три?
- Девять. – Отвечаю, и дрочу дудку.
- Маша! – Шёпотом кричит муж, и развязывает галстук. – ты гений! Это же твёрдая
пятёрка беспесды! Теперь второй вопрос: ты хочешь потрогать мою писю, Маша?
- Очень! – с жаром отвечает Маша, и хватает Василиваныча за хуй, - Пися – это
вот это, да?
- Да! Да! Да, бля! – орёт Вова, и обильно потеет. – Это пися! Такая вот, как
ты видишь, писюкастая такая пися! Она тебе нравицца, Маша Петрова?
- До охуения. - отвечаю я, и понимаю, что меня разбирает дикий ржач. Но
держусь.
- Тогда гладь её, Маша Петрова! То есть нахуй! Я ж так кончу. Снимай трусы,
дура!
- Я без трусов, Василиваныч, - напоминаю я извру, - могу платье снять.
Школьное.
Муж срывает с себя галстук, бейсболку и очки, и командует:
- Дай померить фартучек, Машабля!
Нет проблем. Это ж вторая годовщина нашей свадьбы, я ещё помню. Ну, скажите
мне – кто из вас не ебался в тёщином фартуке во вторую годовщину свадьбы – и я
скажу кто вы.
- Пожалуйста, Василиваныч, меряйте. – снимаю фартук, и отдаю Вове.
Тот трясущимися руками напяливает его на себя, снова надевает очки, отставляет
ногу в сторону, и пафосно вопрошает:
- Ты девственна, Мария? Не касалась ли твоего девичьего тела мушская волосатая
ручища? Не трогала ли ты чужые писи за батончег Гематогена, как путана?
Хрюкаю.
Давлюсь.
Отвечаю:
- Конечно, девственна, учитель математики Василиваныч. Я ж ещё совсем
маленькая. Мне семь лет завтра будет.
Муж снимает очки, и смотрит на меня:
- Бля, ты специально, да? Какие семь лет? Ты ж в десятом классе, дура! Тьфу,
теперь хуй упал. И всё из-за тебя.
Я задираю фартук с помидорами, смотрю как на глазах скукоживаецца Вовино
барахло, и огрызаюсь:
- А хуле ты меня сам сбил с толку? «Скока буит трижды три?» Какой,
бля, десятый класс?!
Вова плюхаецца на стул, и злобно шепчет:
- А мне что, надо было тебя просить про интегралы рассказать?! Ты знаешь чо это
такое?
- А нахуя они мне?! – тоже ору шёпотом, - мне они даже в институте нахуй не
нужны! Ты ваще что собираешься делать? Меня ебать куртуазно, или алгебру
преподавать в три часа ночи?!
- Я уже даже дрочить не собираюсь. Дура!
- Сам такой!
Я сдираю мамашин халат, и лезу под одеяло.
- Блять, с тобой даже поебацца нормально нельзя! – не успокаиваецца муж.
- Это нормально? – вопрошаю я из-под одеяла, и показываю ему фак, - Заставлять
меня дудеть в дудку, и наряжацца в хуйню разную? «Ты девственна, Мария?
Ты хочеш потрогать маю писю?» Сам её трогай, хуедрыга! И спасибо, что
тебе не приспичило выебать козлика!
- Пожалуйста!
- Ну и фсё!
- Ну и фсё!
Знатно поебались. Как и положено в годовщину-то. Свадьбы. Куртуазно и
разнообразно.
В соседней комнате раздаёцца деццкий плач. Я реагирую первой:
- Чо стоишь столбом? Принеси ребёнку водички!
Вова, как был – в фартуке на голую жопу, с дудкой в руках и в солнечных очках,
пулей вылетает в коридор.
… Сейчас сложно сказать, что подняло в тот недобрый час мою маму с постели…
Может быть, плач внука, может, жажда или желание сходить поссать… Но,
поверьте мне на слово, мама была абсолютно не готова к тому, что в темноте
прихожей на неё налетит голый зять в кухонном фартуке, в солнечных очках и с
дудкой в руке, уронит её на пол, и огуляет хуем по лбу…
- Славик! Славик! – истошно вопила моя поруганная маман, призывая папу на
подмогу, - Помогите! Насилуют!
- Да кому ты нужна, ветош? – раздался в прихожей голос моего отца.
Голоса Вовы я почему-то не слышала. И мне стало страшно.
- Кто тут? Уберите член, мерзавец! Извращенец! Геятина мерская!
Мама жгла, беспесды.
- Отпустите мой хуй, мамаша… - наконец раздался голос Вовы, и в щель под
закрытой дверью спальни пробилась полоска света. Вове наступил пиздец.
Мама визжала, и стыдила зятя за непристойное поведение, папа дико ржал, а
Вова требовал отпустить его член.
Да вот хуй там было, ага. Если моей маме выпадает щастье дорвацца до чьего-то
там хуя – это очень серьёзно. Вову я жалела всем сердцем, но помочь ему ничем
не могла. Ещё мне не хватало получить от мамы песдюлей за сворованный халат, и
извращённую половую жызнь. Так что мужа я постыдно бросила на произвол, зная
точно, ЧЕМ он рискует. Естественно, такого малодушия и опёздальства Вова мне
не простил, и за два месяца до третьей годовщины нашей свадьбы мы благополучно
развелись.
Но вторую годовщину я не забуду никогда.
Я б и рада забыть, честное слово.
Но мама… Моя мама…
Каждый раз, когда я звоню ей, чтобы справицца о её здоровье, мама долго
кашляет, стараясь вызвать сочувствие, и нагнетая обстановку, а в оконцовке
всегда говорит:
- Сегодня, как ни странно, меня не били членом по щекам, и не тыкали в глаза
дудкой. Стало быть, жива.
Я краснею, и вешаю трубку.
И машинально перевожу взгляд на стенку. Где на пластмассовом крючке висит белый
кухонный фартук.
С помидорами.
Я ж пиздец какая сентиментальная…
Автора не знаю, стащила из поста Игорь(Дым)
2016-11-10 в 15:53
