М.Юрий, 59 лет
Москва, Россия
Я не нашёл этот рассказ. Значит я его не вкладывал. Читайте и обсуждайте.
Злыдни
-Ну, родименький, скидавай порточки и лягай на лавку. Нюрка, вяжи его да
покрепче, а то вскочит да убягёт.
Баба, что звали Нюркой, стала торопливо разматывать верёвку.
- Чё стоишь столбом, портки спускай.
Мужичок спустил штаны и прикрыл срам.
- Не видали што ли, ишь какой стеснительный, живо на лавку.
Кряхтя, он улёгся на занозистую лавку, испугано озираясь на баб.
А тем временем Нюрка справилась с верёвкой, концы которой волочились по полу
мрачного предбанника.
- Что ты возишься? Давай я сама, кулёма.
Вдвоём они за ноги, за руки прикрутили родимого к лавке.
- Крепче ноги вяжи, дрыгать ими будет.
Они отошли в сторону, проверяя прочность уз, и любуясь на голый зад
Егорки.
- Кто начнёт?
- Я. я, я. Я первая. Закричала нетерпеливо Нюрка.
- Только ляжечки не секи, мне оставь.
Нюрка подошла к бадье, из которой как иглы дикобраза торчали во все стороны
прутья, вытащила прут, подошла к Егорке. Взмахнула розгой, чтобы стряхнуть
капли воды. Розга пискнула, рассекая воздух душного предбанника.
Егорка открыл рот, чтобы закричать, но прут, описав дугу, прошёл мимо его
задницы.
- Хороша. Лицо Нюрки просияло счастливой улыбкой.
- Ох, хороша…
Она отвела руку назад, и со всей бабьей силой стеганула Егоркину беленькую
жопку. Вспыхнула алая полоса. Взвыл Егорка.
- И-и-и-и-и-и-и.
И-и-и-и-и-и-и заполнило тесный предбанник, вырвалось через маленькое оконце,
напугало стаю воробьёв на навозной куче. Пролетело через лужок, отразилось от
ближнего леса, и вернулось назад эхом.
Шла по дороге бабка Егоровна, услышала.
- Кого-то секуть. Поглядеть нешто?
Второе протяжное И-и-и-и-и-и-и определило точное направление.
- У Кузминишны.
Она свернула с дороги и поспешила к бане.
Сияла морда Нюрки как блин на сковородке. Счастье-то привалило – посечь Егорку.
Вон как пяточками крутит. Пробрало. Своего бы так, да, поди, сам готов
вожжами отходить. Вот тебе ещё пряничек, касатик.
Кузминишна наблюдала с суровым лицом, подперев бока.
- Кто так секёть? Учу тебя учу – всё бестолку. Не бери выше, ниже бери, где
жопицы раздвояются. Да не части, дай продыху.
Торопилась Егоровна – как пропустить. Не заметила она в густой траве сгнившую
колоду, споткнулась и упала мордой в крапиву.
- Ой, ноженька, моя ноженька. Как я теперь?
Постояла Егоровна, и захромала назад к дороге.
- Ты чего ему задницу царапаешь, не видишь, прут сломался. На, вот.
И она передала свежую розгу.
Играли пяточки касатика, кудрявая головка закидывалась вверх и крутилась во все
стороны, когда Нюрка выписывала ему алый очередной рубец.
- И-и-и-и-и-и-и, стервы.
У Карасёвых муж и жена собирали яблоки. Она стояла на лестнице, он снизу
заглядывал ей под юбку, и у него было жуткое желание ущипнуть её за голую
попочку.
- Кого это так?
- У Кузминишны, здорова баба драться, да двоюродная золовка с ней. Егора
обхаживают.
- За что она его, он мужик тихий.
- Да, не за что, так за здорово живёшь. Весь ивняк у пруда ободрала, зачем ей
столько, всю деревню выпороть можно.
- Тебя бы так. Пьяньчушка проклятый
- Чего, чего? Поговори у меня.
И откуда столько непреодолимого желания у бабы сечь мужика. Не было живого места
на жопке Егорушки, а она всё усердно порола его, меняя розги.
Нюрка бросила сломанную розгу, потянулась за новой.
- Хватит. Теперь моя очередь.
Она стянула через голову сарафан, тугие груди вырвались наружу.
- А ты чегой-то без порток.
- Жарко.
Баба вытащила розгу из бадьи, прошлась кончиками пальцев по ней от начала до
конца, улыбнулась.
Егорка с ужасом глядел на свою бабу, повернув голову в её сторону.
- Ну, что, касатик?
Она размахнулась, и прут, описав большую дугу, щёлкнул по ляжкам Егорушки,
обвив концом край бедра и оставив яркий след.
Зверем зарычал мужик, задёргался, аж лавка подпрыгнула.
- А-а-а-а-а. И не было в этом рёве ничего человеческого.
Выдержав паузу и полюбовавшись на рубец кровавого цвета, она щёлкнула его
второй раз, и улыбнулась, когда он заорал и затряс лавкой. Как бальзам на душу
был его крик и матершина в её адрес. Это возбуждало её.
Её губы шептали.
- Пороть, пороть. И рука выполняла это желание.
Отстегав его пять раз с одной стороны, полюбовавшись кровавыми полосами на его
ляжках, она зашла с другой стороны. Вскоре от розги стала отставать кора,
которая висела лохмотьями, она сломалась.
- Подай.
Уже не кричал касатик, он стонал, свесив голову.
- Дверь открой, жарко.
- А кто войдёт? Ты телешом.
- Никто сюда не придёт.
Голая баба сменила розгу. Она уже не могла остановиться. Не было уже на ляжках
почти до колен живого места. Розга секла по иссечённым местам.
- У- у.
Тихо отвечал Егорушка на каждый удар розги.
Баба потянулась за свежей розгой, но кадушка была пуста.
Обе они подошли к Егорушке. Его жопка была как кусок сырого мяса, покрытая
узором сплошных красных полос.
Его отвязали, сняли с лавки, отнесли в дом и бросили в койку.
- Самогоночки, нешто?
- А то.
- Сходи, подбери прутья, да в печку. И приходи.
В горнице Кузминишна собрала нехитрый стол. Поставила картошку в мундире,
достала тарелку с селёдкой, подумала и достала сало. Сбегала в огород и
принесла пучок зелёного луку.
- За что пить будем?
Спросила она, разливая мутную сивуху по стаканам.
- А давай за хорошую погоду, жара надоела.
Передёрнуло баб, когда они выпили косорыловку. Зажевали солёненьким огурчиком,
облупили холодную картошку и закусили селёдочкой.
- А теперь за что?
- За нас.
- За нас. Давай.
2015-12-06 в 18:00
