Шантрель, 32 года
Москва, Россия
1.
Парадоксально, но факт: самое лучшее Тематическое у меня состоялось с самым что
ни на есть ванильным партнером.
Настолько ванильным, что он мог бы даже надеть на голову венок с
бело-золотистыми цветочками и рекламировать по ТВ гель для душа с ароматом этих
самых цветочков или кофе с добавками, причем успешно.
Однако, как это часто бывает, наличие ванильных недостатков (или достоинств?)
познается не сразу, но по прошествии некоторого количества времени; и вроде
оставаться дальше с человеком, не принимающим твои увлечения, сложно, и
оставить его - еще сложнее, особенно, когда тебе 18 едва исполнилось, он у
тебя первый, вместе вы уже три года, и...и, что делать, когда без боли жить
дальше - невыносимо?
— Мда, - произносит он в некотором остолбенении, разглядывая картинки со
сценами порки, любовно собранные мной, - ты хочешь сказать, что тебе это
нравится?
— Это лишь малая часть того, что мне нравится. Я просто не хочу тебя
пугать.
— Я все равно не понимаю. Не понимаю. То есть тебе нравится, когда тебя унижают
или называют сукой?
— Хах?Ты о чем?
— Этот... Этот БДСМ. Там бьют и унижают девушек. Жесткий секс, наручники,
каменный пол, пытки, прижигания?
— Емкая характеристика, - хохочу я, - приблизительно, конечно, так, но ты
же понимаешь, это лишь внешняя сторона монеты, аверс, но есть и реверс?
— И что же на реверсе? - он развязывает шарф на моей шее, пропускает его сквозь
пальцы, обвязывает на них - темнеют смуглые костяшки сквозь петли белого
шелка.
— В идеале - обоюдоострая ответственность и забота. Нижняя ублажает Верхнего,
Верхний заботится о нижней, вместе они составляют тандем, внушающий
тематическому сообществу уважение и обеспечивающий его( тандему) участникам
удовлетворение испошленных желаний.
— Исполненных, ты хотела сказать? Да, вот так, запрокинь-ка голову.
— Ооох, это оговорка...- шарф затягивается теперь уже на моем горле, все
сильнее и сильнее.
Он ласково тем временем поглаживает мою грудь через вырез полурасстегнутой
рубашки .
— По Фрейду, разумеется.
— Знаешь, как называется то, что ты делаешь?
— Тебе не надоело подводить теоретическую базу под все, что ты видишь?
— Ммм....
— Значит — да?
Что вы знаете о сочетании жестокости и нежности, мягкости и твердости, добра и
зла, теоретики?
Терниях в звездах, розах на снегу, песчаной бури в стакане воды, баобабах на
нескольких квадратных метрах, войны в душе, мира между врагами, затмения в
разуме, просветления в период безумия?
Вы ничего не знаете.
Я тоже ничего не знаю. У меня перед лицом жесткий ковролин, на шее удавка, в
ушах звенящий от напряжения, срывающийся голос -
— Проси!
— Пожалуйста...
На коже лопаются пузырьки воздуха, вскипевшего от эмоциональных флюидов; по
оголенной мякоти раскрытой плоти скользит его язык - меня пьют шампанским
победителей, гертрудовским вином, королевским чистым спиртом имени кота
Бегемота, до последней капли, слизывая дорожки на стенках ′кубка′,
задыхаясь от жажды и алчности.
Теоретическая база кунилингуса. Параграф первый, он же единственный: покажите
ей, что вы в восторге от ваших же действий.
Я ничего уже не знаю, кроме еще одного:
— Пожалуйста...
Ответного:
— Проси....
Скользят отсветы фонарей по темном полу, застревают в шелке его волос...
— Если ты пойдешь к кому-то из этих, - он с отвращением показывает сигаретой в
сторону ноутбука, на так и не закрытую вкладку БДСМ-портала, - я тебя точно
придушу. Нет, сначала трахну, потом придушу.
— А вдруг ...
— Нет, тебе не понравится.
2.
Замечу, впрочем, что в дальнейшем обещания он своего не выполнил, - пусть и
догадываясь о моих эскападах с Верхними, и даже будучи посвященным в детали
этих эскапад.
Жалость ли ко мне, ′ненормальной′ и одинокой оттого, или любовь -
беспечная, бескорыстная, и эгоцентричная, какой она только и бывает у юношей,
сделали свое дело; но никаких препятствий к моему внедрению в тематическое
сообщество он не чинил.
Я же тем временем писала на досках объявлений, едва обретшим свободу зверьком
боязливо принюхивалась к новым знакомым, отсекала лишних людей, с
увлеченностью крота копалась в психологии движущих тематиками сил, все больше
сужала круги поиска...
Круги, тем не менее, расплывались по воде - хлюпали брошенные моей слабой
рукой пробные камешки.
— Строго говоря, березовые прутья еще стОит в соленой воде вымочить, а кончики
пожевать для пущей мягкости.
— Березу? Из лесопарковой, насквозь загаженной химическими испарениями, зоны
Москвы?
— Мда. Вот так и сталкиваешься с реалиями жизни, пытаясь применить теорию на
практике...
Идиллическая картина! Опушка лесного массива Лосиного острова, робкое солнце,
касающееся бледно-желтыми лучами верхушек елей, едко щекочущий ноздри запах
свежей листвы и мокрой земли - сегодня снова обещали дождь; весна, молодость,
.. розги.
Не помешало бы, конечно, добавить еще чуточку тургеневской пейзажной лирики,
но мы сюда не за этим пришли.
Так что придется вам убрать на время мольберт, любезный читатель, и
приготовить взамен перочинный ножик.
Тэкс, а сучки эти на прутьях мы сейчас разъясним... И вот здесь, посередине,
поскоблить бы, угу...
Осыпается дождевыми каплями восторг с приготовленных прутьев, дрожим мы оба на
прохладном майском ветру.
— Иди-ка сюда, - хлопает он себя по коленям, - ну, ближе, ближе. А теперь
поднимай юбку и ложись.
Подправляет на мне сам сползшие чулки, спускает трусики до колен.
Стыдно?
Ни капельки.
Что есть стыд? Признак недоверия.
Что есть недоверие? Реакция на ложь.
Ложь не совместима с причинением и принятием боли. Не скроешь, не
вывернешься.
— Хорошо, что твоя кожа моментально краснеет, - говорит он, вклиниваясь в мои
перемежающиеся со стонами визги, - тебе определенно идет алый цвет,
дорогая...
— О, - добавляет он еще через шлепков эдак 50 (тяжелая рука профессионального
спортсмена сравняла эти 50 с обычными 100), - знаешь, как мы будем
шифроваться, беседуя на людях? Спарклинг! Во-первых, звучит похоже, а
во-вторых, ты же просто светишься от радости!
— Задница моя светится, могу заменить светофор при случае, - булькаю я в
ответ, едва снова могу говорить, не плача.
- Неплохой бонус, а?
Теплый ливень внезапно выливается на головы, барабанит по курткам, забирается
насмешливо в тихое убежище за грудой сваленных бревен, щекочет доступные части
тела, затуманивает мысли.
На заметку: ставить фистинг обязательной частью программы даже в асексуальных
сессиях.
— Нравится?
— Нр-а-а-авится.
Пришпиленной к стеклу бабочкой, свернувшейся кошкой на коленях, пальчиковой
куклой насаживаюсь на властную руку, захлебываясь криками, заглатывая
последние, ускользающие вдаль моменты оргазма - сладким ломтем, который точно
укусишь, вот только мышцы напрячь, сейчас, ну, давай!
— Да-а-а....
Стряхивает меня на траву кулем перепутанных рук и ног, ложится сверху.
Перед моими глазами цепочка муравьев увлеченно куда-то тащит кусок березового
прута, пусть хоть им пригодится.
Дождь идет еще очень-очень долго.
Мы до вершин блаженства - тоже.
3.
Примириться со своей девиантностью - полбеды! Хотя и на это требуются время,
желание и усилия.
Найти же тех, кто обладает схожими потребностями и мировоззрением - вот задача,
выходящая за рамки простых и понятных.
До смешного наивно я полагала, что похожих на меня, едва совершеннолетних и
четко осознающих свои именно тематические (господства и подчинения, боли и
страдания, унижения и насилия, и все это приправленное искренним уважением и
симпатией к партнеру) желания, более чем достаточно. В реальности же таковых
оказалось ничтожно мало. Тема отчего-то представлялась им лишь декорацией,
прологом, чилийским острым соусом, узорчатой виньеткой, бахромой из жесткой
кожи на главной композиции, основном блюде и срезе ткани жизни, - сексе. Мне
хотелось другого...
Заботы и покровительства? Не только.
Вдохновения и ярких впечатлений? И это лишь часть.
Буйства микса адреналина и эндорфина? Теплее.
На деле же - все сразу, можно без хлеба.
Мог ли ванильный партнер дать мне вышеперечисленное? Ну разве что очень
стараясь...
Вот только насилие бы сделалось в таком случае обоюдным и единовременным.
И кто кого бы насиловал: он меня - вымученно и фальшиво, или я его - уже
всерьез, заставляя следовать лишь моим желаниям и фантазиям, наплевав на
естественность, на искренность, на один из главных столпов, поддерживающих
Тему, - Добровольность, - вопрос.
Безусловно, риторический.
Первые ласточки надвигающегося шторма кружатся низко, зловеще, практически
никак себя не обнаруживая и лишь изредка проявляясь чередой мелких недоразумений
и скандалов, которые заканчиваются все до единого усталой отмашкой, будто
назойливую муху отгоняешь, но та все жужжит и жужжит, до тех пор пока ловкий
ласточкиный клюв не ухватит ее, ам, и не стало.
Крупная ссора, как оно и водится, вспыхивает с одного уголька нечаянно
брошенной фразы, разгорается слишком быстро и неожиданно, чтобы они хоть
как-то успели к ней приготовиться, защититься от злого, пожирающего пламени,
гонящего их друг от друга все дальше и дальше и не дающего сблизиться
вновь.
— Перестань, прекрати, хватит! - кричит она усталым шепотом, принижая голос -
они стоят в огромной пустой рекреации около библиотеки, где даже стук двери
разносится мгновенно, приходится сдерживаться.
— Что с тобой такое-то?! - он тоже срывается в сухой до слез крик; давно
утрамбованные на самую глубину подсознательного недовольство, сомнения,
неуверенность бушуют внутри и рвутся наружу, - то тебе хочется, то не хочется,
то ты в настроении, то... Ты никогда ничего не объясняешь нормально, как я
могу тебя понять?
Визгливо звенит звонок - конец лекции и ′окна′, вырывая у них
мгновенно возможность наконец объясниться, получить вожделенный ответ,
оставляя взамен пустоту недосказанности. Он чувствует, как едва готовые
зацвести почки ярости покрываются изморозью тоски, и ветки всего дерева чувств
становятся хрупкими, шаткими, то и гляди обломятся, и все, что имело для
него значение, исчезнет вмиг.
Тоска и страх - две крупные составляющие их выстраданного счастья; он так и не
смог от них избавиться с тех самых пор, когда она призналась ему в своих
желаниях, когда он впервые попробовал сделать ей больно, попробовал эту боль
на вкус - кровь, яблочно-кислая слюна, отчего-то сладкие слезы.
"Так плачут иконы" - вдруг подумал тогда он, глядя, как бежит по бело-розовой
щеке мокрая дорожка, - "да, иконы...".
Ни он, ни она никогда не могла быть ′как все′, ′ как
люди′, слишком рано узнав, что такое смерть и страдания, в общей
структуре всего мирового порядка; он - едва выжив, подростком, оказавшись
абсолютно один, посреди моря; она - попав в автомобильную катастрофу.
Беспрестанно выкарабкиваясь из своей ′ненормальности′, а на деле -
из слишком раннего взросления, неспособности ни приноровиться к разнице между
биологическим и психологические возрастами, ни быть понятыми остальными детьми,
они ухватились друг за друга сразу же по знакомстве, позволяя себе то, от
чего в других обстоятельствах, с другим человеком спасались бы как могли, но
сейчас им надо было спасаться - вместе - от всего мира.
К страху примешивалось упрямство, составляя огромный снежный ком, грозящий все
смести на своем пути, если им кто-то помешает; пусть они и отличаются слегка от
остальных, это не помешает им быть счастливыми, они будут наслаждаться жизнью
и всеми ее подарками, так же и те самые остальные, никому не мешая и никого не
третируя, в отличие от.
Но его все больше с течением времени беспокоит контраст между ее раздражением,
выливающимся на него, когда он пробует обнять ее в ′неурочный′( а
какой же тогда - ′урочный′, правильный?) час, безразличием в
прозрачных глазах, и - в противовес - до болезненности яростное желание -
впивающиеся влажно до одури губы в поцелуе, вжимающееся тело - черточка к
черточке, штрих к штриху; и, наконец, заставляющее уже его терять остатки
разума движение, когда она почти повисала на его руках, прислоняясь спиной к
стене, а он, вогнав до упора колено между ее ног, стремительно и задыхаясь,
рвал с ее плеч одежду.
Вот и сейчас она снова превращается в ледяную статую, а он чувствует себя
донельзя глупо, каким-то совсем уж Лелем-дурачком, тщетно пытающимся
высвободить Снегурочку из-под гнета проклятия, но обнаруживающим раз за разом
вместо привидевшейся во сне живой девушки, холодную глыбу.
— Не надо здесь, пожалуйста, - она слабо упирается ему в грудь ладонями,
страдальчески морща складку на лбу. Вкус поцелуя отдает покорной
обреченностью.
— Где тогда? - резко и сухо. Ему уже надоело все вокруг, черт возьми. Он до
изнеможения голоден, куда там эти новомодным вампирам, яд крови ее слишком
сладок, а хлеб плоти слишком сытен, чтобы так просто от него отказаться.
Сколько времени они не оставались вдвоем? Месяц, два? Сколько времени прошло с
того момента, когда она, жалобно выгнув шею, покрытую синяками от его
пальцев, металась под ним, сама поддаваясь навстречу, насаживаясь и скуля,
когда он, едва-едва не выходил из нее, поддразнивая?
Она молчит в ответ, отталкивая его ладонями, и тогда он сбрасывает ее руки со
своей груди, уже безо всяких эмоций.
— Где?
— Ты свободен... Сегодня?
Она отходит от него, поправляя на ходу сумку и торопясь на следующую пару.
— Да! - кричит он вслед, - Да! Тебя встретить? - приковывая к себе насмешливое
внимание окружающих и внутренне радуясь своему наплевательству на них.
Она кивает и бежит сквозь толпу дальше.
Потом оборачивается у самой лестницы и, показывая растопыренную пятерню - в
пять часов - пропадает совсем.
Он долго, не понимающе, смотрит на пластиковый стаканчик, зажатый в руке,
забрызганный рукав, - вроде бы пошли перед всем этим перекусить, - и
опрокидывает в себя весь стакан до дна, остывая и успокаиваясь
окончательно.
Да, он свободен.
2014-10-13 в 08:23
