Баренцево Море, 46 лет
Москва, Россия
Госпожа Кошка и Юрий, спасибо :) Возможно, однажды это и будет книга - правда
у меня есть сомнения по поводу цензуры.
Продолжение
Мне исполнилось 16, и все вокруг начали говорить, что я красавица. Сама я так
не считала. Рассматривала себя в зеркале, и видела, что угодно - длинные руки,
ноги и нос, бледную кожу, миллион родинок, из-за которых мое тело напоминало
карту звездного неба - только вот красоту рассмотреть никак не могла.
Мои ночные фантазии становились смелее, однако в реальной жизни я оставалась
довольно инфантильной, и те представители противоположного пола, которые в те
годы оказывались в поле моего зрения, вызывали единственное желание: треснуть
им по голове учебником по зарубежной истории. Я знала, что у многих
одноклассниц уже вовсю кипит, как они сами выражались, "настоящая жизнь" - об
этом они сплетничали в дальнем уголке школьного двора, неумело затягиваясь
сворованными у родителей сигаретами. Иногда и меня приглашали послушать. Это
было так забавно - я казалась подругам неискушенным синим чулком, потому что их
шехерезадины байки о Васях и Петях, сующим языки в их рот, а пальцы - в их
намокшие трусики, навевали на меня скуку и тоску. В свою очередь, я считала
синими чулками их - ведь разве могли сравниться алчущие пальцы дворовых Петь с
тем волшебным миром, в который я отправлялась каждую ночь перед сном?
У меня был ночной роман с воображаемым другом - Инквизитором.
Должно быть, я сотни раз представляла, как Инквизитор впервые прикоснулся ко
мне.
Немая служанка забрала мои привычные платья, а вместо них принесла другое,
алое, почти прозрачное, полностью открывающее грудь. Мне было велено надеть
его и явиться в обеденный зал к десяти вечера.
Платье село как влитое - словно было сшито специально для меня. Глядя на меня в
тот вечер, немая служанка впервые улыбнулась - кажется, ей понравилось, как я
выгляжу. Она зачесала мои волосы высоко наверх, выпустив несколько прядей. Я
пыталась сомкнуть шелковые лепестки ткани на груди, чтобы хоть как-то
прикрыться, но служанка жестом остановила меня. В руках у нее оказались флакон
и кисточка. Я не вполне понимала, что она хочет сделать. Девушка показала,
чтобы я раздвинула руки. Прохладная кисточка вдруг коснулась моей груди -
удивленно опустив взгляд, я увидела, что сосок стал темно-красным. Во флаконе
была краска. Я оттолкнула ее руку. Думаю, в тот момент мое лицо пылало так,
что цветом могло сравниться с красителем, которым служанке зачем-то вздумалось
расцветить мои соски. Я не понимала, что происходит, и почему-то живот сжался
от нехорошего предчувствия. Странно - но до того вечера я совсем не боялась
Инквизитора, хотя прекрасно понимала, что он может лишить меня всего, чему
ему вздумается - хоть красоты, хоть жизни. Подобные мне были для него просто
человеческим материалом.
Служанка покачала головой. А потом вдруг повернулась ко мне спиной и подняла
платье, под которым не было нижних юбок. Я увидела ее круглый розовый зад и
страшные шрамы на нем. Как будто бы ее секли много лет подряд, и поверх старых
ран появлялись новые, не дав тем зарубцеваться. Мое сердце сжалось от страха,
голова закружилась, а колени стали ватными, и я была вынуждена опуститься в
кресло. Воспользовавшись моей слабостью, немая девушка закончила то, что ей
велено было сделать - ее кисточка обвела мой второй сосок.
Откуда-то издалека донесся бой часов, и служанка жестом показала, что надо
встать. Я заметила, что она побледнела - видимо, мы опаздывали к назначенному
времени.
Я жила в доме Инквизитора уже несколько недель, однако впервые мне было
позволено покинуть пределы комнаты. Спеша по виляющему коридору за служанкой, я
озиралась по сторонам: здесь было темно и мрачно.
Меня привели в обеденный зал. Высокие потолки, белые стены, каменный пол,
длинный стол, два резных кресла по обеим его сторонам. На одном из них и сидел
Он.
На Инквизиторе был темный бархатный сюртук, волосы он гладко зачесал назад -
они казались мокрыми.
Он поднялся нам навстречу. Инстинктивно прикрыв руками грудь, я немного
попятилась, но наткнулась спиной на служанку, которая довольно грубо
подтолкнула меня вперед. Инквизитор приблизился ко мне и сказал: "Опусти руки".
И что-то такое было в его глазах, что я не посмела ослушаться. Осмотрев меня,
он удовлетворенно кивнул: "Хорошо". А потом коротко кивнул служанке, и та,
подобрав юбки, поспешила удалиться. Я пыталась поймать ее взгляд, но девушка
избегала смотреть в мое лицо.
Мне было страшно.
На столе находилось единственное блюдо - большое, накрытое серебряным куполом.
Рядом стоял графин с темным, почти черного цвета, вином. И один единственный
кубок - медный, инкрустированный разноцветными тусклыми камнями.
Инквизитор опустился в одно из кресел и знаком приказал мне подойти.
- Платье тебе к лицу, - помолчав, сказал он, - Однако я думал, что ты выше.
Оно слишком длинное. Подними подол.
Уцепившись пальцами за ткань, я слегка приподняла юбку, и его голос, лишенный
эмоций, скомандовал: "Выше". Платье открыло колени, затем и бедра, я
вопросительно посмотрела на Инквизитора, но тот снова повторил: "выше". Ему уже
приходилось видеть меня голой. Но почему-то именно в тот вечер я впервые была
по-настоящему смущена. Мой стыд был похож на голубя, запертого внутри черепной
коробки - он хлопал крыльями, пытаясь вырваться, бился в виски. Сердце
колотилось и подступило к горлу - я была вынуждена судорожно сглотнуть, потому
что всерьез боялась его случайно выплюнуть.
Наконец он удовлетворенно кивнул.
- Теперь можешь сесть.
Но не успела я опуститься в кресло, как поступил следующий приказ:
- Нет, не так. Я хочу видеть тебя всю. Ты должна слегка согнуть ноги,
приподнять их и положить на подлокотники кресла. Ты же понимаешь, что у тебя
нет выбора. Ты же знаешь, что я могу с тобой сделать.
О, я понимала.
В прошлом июне погибла одна из моих соседок. Ее звали Анной Паппенхайм, и она
не была из тех, кого обычно отправляли заживо гореть на исполненной зевак
площади. Немолодая, некрасивая, многодетная мать, половина зубов почернела от
гнили, волосы были кое-как убраны под грязноватый чепчик. Я уже и не вспомню,
как все началось - должно быть, она кому-то насолила, и на нее написали
кляузу. В пыточном подвале она призналась, что у нее было срамное соитие с
самим Дьяволом. Он сам ее нашел - подошел, когда она была одна на лугу,
ласково обратился по имени, а потом погладил по лицу, и столько тепла и
нежности было в этом прикосновении, что она отдалась ему прямо среди спелой
ржи. Честно говоря, мне было смешно это слышать. Где Дьявол, и где измотанная
Анна Паппенхайм. Однако женщину запытали и убили прямо на городской площади, а
следом за ней - и троих ее сыновей. Я не присутствовала на казни, но соседи
потом рассказывали, как страшно она кричала, и как долго потом над городом
стоял нутряной дух паленых кишок.
Инквизитор не шутил.
Под его пристальным и ничего не выражающим взглядом я подняла ноги, как он и
просил. Инквизитор спокойно пил вино. По его лицу не было понятно - доволен ли
он тем, что видит, кажусь ли я ему красивой, уродливой, глупой, нелепой.
Так прошло несколько минут, в течение которых мне хотелось провалиться под
землю от стыда.
Наконец он сказал:
- Хорошо. А теперь ты можешь посмотреть, какое блюдо я для тебя приготовил.
С чувством облегчения я опустила ноги, которые уже начали затекать, протянула
руку
На инкрустированном потемневшем от времени блюде не было еды.
Зато на нем лежала кожаная плеть - такой обычно подгоняют строптивых лошадей.
Я вдруг вспомнила страшные шрамы на ягодицах моей немой служанки.
В реальности мне было шестнадцать лет, и школа наконец осталась позади.
Я ощущала себя самим Апрелем - тонкокрылым, солнечным, с нежными рассветами и
веселыми сквозняками. Все у меня было впереди. Я была королем мира,
победоносным завоевателем, к ногам которого просто обязаны были пасть
варварские города.
Однако первая же крепость, которую я выбрала для штурма, оказалась
неприступной. Я подала документы на философский МГУ, уверенная, что уж я-то,
с четырнадцати лет считавшая Бердяева, Шопенгауэра и Плотина собеседниками,
точно поступлю. Все говорили - сумасшедшая, это же МГУ, там все по блату.
Однако детский снобизм - вещь страшная, и я шла напролом.
Ну и провалилась - с треском.
Прекрасно помню тот июльский день, когда я не обнаружила себя в списке
зачисленных. Трижды с нарастающим удивлением перечитывала фамилии, но ошибки
быть не могло - меня не заметили, отвергли.
Это было горе.
Я-то готовилась к триумфу, на мне был белый сарафан, а в волосах - ободок с
золотистыми листочками, похожий на лавровый венец. К тому же, я имела глупость
объявить другим абитуриентам, что я точно прохожу. Кажется, все думали, что я
- что-то вроде профессорской дочки, для которой все двери условны, как будто
бы пунктирной линией нарисованы. Кажется, меня за это даже недолюбливали. И до
чего же мне теперь было стыдно смотреть в их лица!
Потоптавшись возле аудитории, я поплелась домой. Хотелось сдохнуть.
Я шла по аллее к метро, опустив взгляд, ссутулившись.
И вдруг кто-то окликнул меня:
- Девушка... Девушка, подождите!
Не без раздражения я обернулась, уверенная, что это кто-то из тех, кто хочет
усладить себя моей неудачей.
Но передо мною стоял незнакомый мужчина лет тридцати. Черные джинсы, черная
хлопковая рубашка, растрепанные светлые волосы и глаза цвета бутылочного
стекла.
- Я за вами весь квартал бегу, - без улыбки признался он, - Кричу, кричу, а
вы не слышите.
- И зачем бежите? - без особенного интереса уточнила я, - Надеюсь, вы хотя бы
маньяк, который собирается меня придушить и спрятать труп. Это сейчас мне не
помешало бы.
- Ну что вы такое говорите, - рассмеялся он, - нет, я фотограф. Вы никогда не
были моделью? У вас такое интересное лицо.
Мне не впервые предлагали попробовать себя в позировании. Это был конец
девяностых - время, когда московские модельные агентства росли как грибы после
дождя. Юля Курочкина уже стала первой русской, получившей титул "Мисс Мира", а
моя ровесница, школьница Наталья Семанова, победила в самом престижном
международном модельном конкурсе "Look of the year".
Я была очень высокая - почти метр восемьдесят - худенькая, с "модными" пухлыми
губами и ярким лицом, расплодившиеся модельные букеры проявляли ко мне живейший
интерес.
- Пожалуйста, разрешите мне вас сфотографировать! У меня студия в самом
центре... Я давно ищу такой типаж, такое лицо. Вам совершенно точно
понравится.
Я сейчас не могу ответить точно, почему я ответила "да", почему приняла из его
рук визитную карточку, почему продиктовала ему номер домашнего телефона. Может
быть, июль расплавил мне мозги. Может быть, это была естественная жажда
реванша перед судьбой-индейкой - ха, меня не берут в философы, так без проблем
- еще посмеюсь над вами с обложки "Вог"!
Так или иначе, мы условились встретиться через несколько дней. Знала бы я, чем
все это обернется.
Фотограф стал моим первым любовником.
Он же стал первым, кто дал мне понять, что детские мечты о странной
болезненной близости с Инквизитором могут стать моей настоящей жизнью.
2013-02-27 в 21:58