Однажды на диком востоке

***
Утро сегодня

Продолжительный звонок будильника застал мужчину с непропорционально большой головой на узких субтильных плечиках в весьма плачевном состоянии внешнего вида: чудовищно мятая и мокрая от пота вчерашняя рубашка, в которой он проспал душную летнюю ночь, скомканные и валяющиеся на полу штаны, на некотором отдалении от которых раскинулись подтяжки, а также небритая широкая да еще и отекшая физиономия - подобная картина, очевидно, не внушала оптимизма. Зато его расположение духа было, как всегда - безразлично мрачным и никак не зависело от количества спиртного, употребленного вчера.

Попытки лежа на спине и не открывая глаз нащупать кнопку на будильнике не увенчались успехом - тогда он схватил будильник и швырнул его в направление стены. Что-то гулко треснуло, тяжело упало и звонко разбилось, а где-то за стеной раздались проклятия, но упрямый будильник даже после этого не перестал звенеть. Приоткрыв один глаз, он увидел на журнальном столике бутылку портвейна, на дне которой что-то еще оставалось. Сел на кровати и откинувшись, опорожнил бутылку в свое горло. Стало гораздо лучше. И будильник наконец-то заткнулся.

***
Вечер вчера.

Непропорционально большая для узких плечиков голова в надвинутой на лоб кепке-восьмиклинке нетерпеливо косилась на входную дверь подпольного заведения, куда периодически заходили какие-то люди. Вокруг за столиками царил азарт - посетители играли в карты и кости. Напротив носителя кепки сидел мужчина средних лет в очках и тщательно выглаженной рубашке. Он, нервно потрескивая костяшками пальцев, щелкал тыквенные семечки. Оба то и дело молча опрокидывали стопки, по очереди подливая друг другу из стоящей на столе бутылки, без всякой закуски. Наконец, открылась дверь за барной стойкой и к ним подошел третий - гладковыбритый лысый здоровый мужик в широких брюках и суконном пиджаке, протирая взмокшую шею платочком. Его голос был очень низким и звучал грубо, надменно и с некоей претензией к собеседнику, как обычно разговаривают новые воровские авторитеты - фронтовики из сучьей среды.

- Я договорился об оплате, все наши условия приняты, лавьё хорошее. Поработаем.
- Сколько им надо, Бугор? - хрипло спросил прокуренным голосом большеголовый в кепке.
- 40 ящиков, Горшок.
- Много, это очень рискованно, - присвистнув, вступил в беседу писклявым голосом толстый мужчина средних лет в очках.
- А ты думал, что тебе дадут косого за твои большие дойки, Очкарик? - тот, кого называли Горшком залился смехом, его голова в этот момент, казалось, стала даже еще больше, - Давайте выпьем за успех нашего предприятия, но завтра всем быть готовыми как штыки!! В общем, план таков...

***
Утро сегодня

Площадь за проходной комбината, несмотря на летнюю жару, с утра была заполнена народом. На хлипкую временную уже лет пятнадцать деревянную трибуну вгромоздилась тучная дама лет сорока - секретарь горкома Даздраперма Эммануиловна, и без какого бы то ни было вступления принялась докладывать рабочим и служащим о международном положении, из которого следовало, что наши рабочие трудятся и живут лучше всех в мире. Слушая вполуха рассказ о нечеловеческом положении американских рабочих в Нью-Йорке и Чикаго, чтобы отвлечься от своих тревожных дум, Очкарик почувствовал укол гордости за выданную ему комбинатом крошечную комнатушку в рабочем бараке с личным рукомойником! И это все в наш страшный год, когда наконец-то дал дуба любимый вождь - Йоська, а проклятые фашисты попробовали взять реванш в ГДР. Стоящий рядом с ним Бугор внимательно слушал, ибо он свято верил в коммунизм, и несмотря на свой образ жизни, уважал Партию и Правительство.

***
Ночь сегодня

Собака, то и дело принюхиваясь, бежала по пустой городской улице. Худая, с облезлой кое-где шерстью и порванным ухом - она вдруг остановилась и прислушалась - где-то вдалеке залаяла другая собака, но ее лай растворился в странном приближающемся гуле. Немного подумав, собака сменила направление и выбежала на перекресток. Бедняжку ослепил свет фар и она инстинктивно дернулась в сторону.

За рулем крытого бортового грузовика ЗИС-150 сидел Горшок, хотя еще совсем недавно он сидел в совершенно иных местах. Он, как и Бугор, любил строить из себя бравого вояку, хотя был всего лишь водителем санитарной полуторки и загремел сразу после войны в лагеря. Горшок был в целом доволен собой и своей жизнью, ибо он редко засыпал трезвым.

Какая-то быстрая тень мелькнула перед фарами, затем глухой удар и правое колесо чего-то переехало. Горшок остановился, осмотрелся. Улицы перекрестка были совершенно пусты: заборы и подсобки каких-то предприятий. Вышел из машины, посветил фонариком. Ерунда, всего лишь какая-то собака.

Еще раз осмотревшись и убедившись, что его точно никто не видит, Горшок погрозил трупу собаки кулаком.

- Вот, что бывает с теми, кто переходит мне дорогу!!!

***
Утро сегодня

Очкарик снял кепку и озадаченно почесал вихрастую макушку, отчего на плечи его рубахи посыпались крупные белые хлопья. На проходной комбината сидела, закинув один идеально начищенный хромовый сапог за другой - Пантелеева, красивая утонченная интеллигентка средних лет с темными волосами и грустными глазами, любившая говорить фразами из каких-то умных книжек - старшая смены ВОХРа. Она всегда выглядела надменно и строго, держась особняком, о ней никто ничего не знал, кроме того, что она фанатично исполняет свои обязанности и нетерпима к любым нарушениям дисциплины. Ее боялись и ненавидели. В ее смену очень немногие работники решались выпивать после смены в раздевалке, ибо Пантелеева была лучшей по статистике выявления нарушений и ей не было никакого дела до того, что многие выявленные ей опаздавшие, прогулявшие и нарушившие трудовую дисциплину оказались осуждены.

Ее смена должна была начаться только завтра, наверное что-то случилось. По спине Очкарика пробежал холодок. Он непроизвольно развернулся и быстрым шагом направился к выходу, как вдруг почувствовал, что его кто-то схватил за шиворот рубашки.

- Ты куда это, Очкарик?
- Я... ты... Пантелеева!!! - прошептал он с раскрытыми от ужаса глазами.
- Нашу рабочую смену пропускать нельзя, - Бугор сделал многозначительное ударение на слове "нашу".

***
Вечер сегодня.

Грязный цех, тускло освещенный свисающими с потолка лампами, с валяющимися по углам кусками штукатурки, обнажившей кое-где неровную кирпичную кладку стен, был, впрочем, как и весь остальной завод - украшен многочисленными транспарантами, радостно утверждавшими скорый и практически неизбежный приход коммунизма.

Очкарик, стоя с лопатой в руках, задумчиво смотрел на двенадцать немецких котлов "Штребель", исправно служивших котельной комбината еще с царских времен. Он познакомился с Бугром в этой котельной, попав к нему в напарники. Очкарик ранее вел законопослушный образ жизни, поэтому предстоящее дело казалось ему чудовищным преступлением и он очень боялся.

Вид котлов немного успокаивал его, они гулко потрескивали, набитые до отказа углем и присыпанные сверху угольной пылью, чтобы горели не слишком быстро, ибо кочегарам - Бугру и Очкарику требовалось надолго отлучиться.

***
Ночь сегодня.

Склад готовой продукции был закрыт, ибо сегодня ночных сверхурочных отгрузок не планировалось. Однако возле склада, кузовом к дебаркадеру стоял ЗИС-150, возле которого курил мужик с непропорционально большой для узких плечиков головой в надвинутой на лоб кепке-восьмиклинке.

- Ты совсем идиот, курить на территории?! - шепотом закричал подошедший к нему вместе с Очкариком Бугор, - лампочку почему не выкрутил?!

Горшок суетливо выкинул папиросу и неуклюже закинул ногу на колесо, забираясь на крышу грузовика, чтобы достать до высоко висящего светильника.

- Что здесь происходит? - резкий голос произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Все трое обернулись и увидели начищенные до идеального блеска хромовые сапоги.

Очкарик в первую же секунду решил бежать, но непроизвольно поднял руки высоко вверх, изображая всем своим видом тотальную и безоговорочную капитуляцию. Горшок так и застыл с закинутой ногой на колесе грузовика, не понимая что происходит, а Бугор весело подмигнул старшей смены ВОХРа Пантелееве.

- Ну, чего стоим, лентяи? А кто по вашему еще откроет склад? За дело! Сорок ящиков спирта сами себя не погрузят!

***
Вечер вчера.

О том, что подпольным игорным заведением управляет хозяйка - знали лишь избранные, ибо в подвал, где находилась контора, вел потайной ход. Все же остальные входили через дверь за барной стойкой, которая запиралась изнутри на засов. Помимо этого, существовала еще одна комната, в которую вела потайная дверь из самой конторы и которая была обставлена кхэм-кхэм... весьма причудливым образом. Не менее причудливо выглядели и ее обитатели: полностью обнаженная женщина, прикованная к деревянному андреевскому кресту, периодически вскрикивала, ибо гладковыбритый лысый здоровый мужик в широких брюках азартно порол ее длинным кнутом, отчего ее вся ее спина блестела от кровоподтеков. Когда-то она сама любила пороть мужчин, вымещая этим обиду на своего бывшего мужа-подонка, но со временем ее истинная сущность взяла свое. Бугор же совмещал полезное с приятным: ему нравилось то, что он превращает эту надменную суку в молящий о пощаде кусок кровавого мяса, еще больше нравилось как она ему после сосет, и в это же время - его более чем устраивал безлимитный депозит в ее заведении.

Бугор разомкнул замки на цепях, и она обмякнув, упала в его обьятия.

- Ты сегодня хорошо поработал, Николай Платоныч, я согласна - по тысяче рублей твоим людям, десять - тебе, - тихо прошептала женщина.

Бугор тщательно смазал исполосованную в кровь спину и подняв ее, как пушинку, понес в постель, возле которой стояли начищенные до идеального блеска хромовые сапоги...