Перед выходом...

Все эти мелочи: непарные стаканы, наклейки, свечи с запахом клубники – обычные копеечные свечи, 12 штук в прозрачной упаковке… Ты знаешь, дорогая, это странно: Бог расставания такой же многоликий, как Бог любви. И откупиться нечем. Самоубийство требует сноровки. Приходится держать себя – за горло, в узде, в руках, в ежовых рукавицах, купируя попытки что-то вспомнить, не чувствуя, не видя, не ревнуя … Наш дом раздет, стоит худой и голый, глядит с укором, требует проститься, ключицей выпирает подоконник в кровоподтеках наших поцелуев. Кругом следы - вот здесь, в углу дивана пространство замыкалось, и внезапно заканчивались доводы и вина, все становилось дико невербальным… Твои духи, как дУхи нашей ванной, следят за тем, как я иду на запах, вода шумит и выгибает спину над всем медовым, сахарным, миндальным, молочно – пенным – всем, что ты любила. Что я любила… Нет местоимений. Пушистое большое полотенце, горячий кофе, сливочные плечи… Нас не было. И все, что с нами было – фантом, игра, проделки светотени, бред композиций или ретроспекций, все мелочи: копеечные свечи…

Все кончено. И все необратимо. Отдать ключи, квитанции на воду.
Все собрано.
В коробки и пакеты.
В тебя.
В меня.
В две тысячи десятый.
Подъехал лифт и ждет невозмутимо.
Наш мир оставлен, выставлен и продан.
И нам пора.
Тебя сейчас здесь нет, но...
лифт подождет.
Я все-таки присяду.(с)