Сору

Уведомление автора: получилось длинно и, в общем-то, ***ня. Не читайте. Спасибо за внимание.Все великие писатели непременно сочиняют свою автобиографию. Это просто хороший тон такой. Ведь иначе люди могут подумать, будто у писателя нет мании величия. А раз нет даже мании, – значит, величия нет и подавно! Откуда б там взяться пламеню таланта, когда не видно даже дыма тщеславия? Вот писатели и стараются, пускают дым из всех труб, пишут о себе, мудрых, родных и любимых. Я покамест не очень великий писатель. То бишь, великий, но не всемирно признанный. А потому решил состряпать лишь частичную свою автобиографию. Про одну только часть тела. Конкретно - биографию своей жопы.Кто-то, конечно, закричит «ахтунг!» и забьется в бобровую хатку своей гомофобии, которую, не покладая резцов, он мостырил с того самого дня, как у него, в четырнадцать лет, случилась эрекция в душевой плавательного бассейна спортивного общества «Динамо», каковое событие отравило два остатних школьных года саркастическим ядом одноклассничков, которые в глубине души боялись, как бы у них самих не случилась эрекция в какой-нибудь неподобающей истинно-круто-пацанской компании, которая тоже отравит саркастическим ядом их существование. Типо того. Поспешу успокоить беднягу: «Парень, если у тебя встает при одном упоминании о моей жопе – наверно, из нас двоих кто-то в самом деле немножко «ахтунг». Но не думаю, что это я!» А кто-то саркастически усмехнется: «Биография жопы? Ну конечно, у кого что болит!» А кто-то ехидно поинтересуется: «Должно статься, это самая ценная часть вашего естества?» С первым замечанием придется, увы, согласиться: болит, болит, еще как болит! Жизнь такая. Но второе предположение – оспорю. Нет, есть во мне вещи и поценнее. Душевная теплота; светлый разум, готовый озарить своим сиянием убогую тупость человечества; любовь к этому сраному миру несмотря ни на что; *** с яйцами, наконец. Но и жопа моя по-своему дорога мне. Не будь ее – даже не знаю, на чем бы я сидел и сочинял эти нетленные строки. Мировая культура однозначно осиротела бы, кабы не мое грешное седалище…***До тринадцати лет моя жопа вовсе не ведала ремня. У нас в семье это было не принято. Да и в тринадцать, если быть точным, не довелось ей свести знакомство с этим милейшим предметом кожгалантереи. Взамен тому – она познакомилась с многожильным и зело экранированным антенным кабелем империалистического производства, который мы с друганом-одноклассником пытались умыкнуть со стройки. Ради справедливости, оговорюсь: кабель мы ****или не просто из детской вредности, а на продажу. Вы в ранней юности никогда не воровали никакой государственной, общественной или акционерной собственности? Много потеряли, коль нет. Поверьте, это прикольно! И прибыльно. Краденый-то конь – завсегда дешевле купленного, и никакой Никомах со своей этикой не опровергнет этот незыблемый жизненный постулат!Так или иначе, в тот раз нам не подфартило. Нас сцапали сторожевые элементали. То были не какие-нибудь там забулдыги-пенсионеры, а матерые зверюги самого что ни на есть эсэсовского формата. Они предложили на выбор: или сдать нас в ментовку, или решить проблему на месте?Статья нам не грозила, в силу малолетства. Но и огласка не тешила. Излишняя, ненужная суета все это. В школе - обязательно пойдут расспросы. Где, мол, места находите такие сладкие, да сколько навариваете? Матушка, опять же, упрекнет: что ж ты, сынок, попалился, как лошара позорный? Как кур в ощип, как дура в роще! Вот Володя Дубинин в твоем-то возрасте сто раз у фашистов всякое-разное тягал, от губных гармошек до бронетехники вермахта, - и ни единожды не сграбастали! А ты…Не, ну в ****у эту публичность! И мы предпочли "решить проблему на месте". Возможно, эти айнзац-парни думали, что мы дадим им денег. Но мы не для того расхищали сокровища пирамид (кстати, потом оказалось, что это была типичная жилищная пирамида, мошенническая в самом своем основании), чтобы раздавать милостыню всяким жадным эсэсовцам. Поняв, что бабок с нас не стрясти, сторожевые элементали резко воспылали гражданской нравственностью и решили нас повоспитывать.Воспитательный процесс оказался незатейлив, но не в нашем положении было пенять «наставникам» на скудость фантазии. Ибо наше положение было курьезное и незавидное. Нас нагнули раком и всыпали по десять ударов метровым концом того самого кабеля, который нам не свезло умыкнуть. От нас не потребовали заголения области педагогического воздействия, мы оставались в джинсах – но мало не показалось. А что показалось – так это небо с овчинку да солнце с копейку. Тем более, что солнца, по ночному времени, вовсе и не наблюдалось. Оно, это солнце свободы, конечно, сияло нам сквозь бури в ягодичной мякоти, но - с другой стороны недалекого утра…По окончании экзекуции сторожевые элементали пригласили нас в свою бытовку, обождать до открытия метро. Они не знали, что мы были на колесах – и это правильно, что не знали. Там, в бытовке, нас угостили чайком и в непринужденной, благодушной форме поведали, как и чего они сами ****или в детстве и как и чем за это ****или их. Не забыли, конечно, добавить, что красть грешно и преступно, тем более по мелочи, потому что «в этой стране ****ить разрешается только в государственных масштабах!» Трудно было не согласиться. Но в ту пору мы были слишком мелкими крысенышами для почетного и державного размаха стяжательства. Потому и тянули по мелочи. За что – экая досада! – были пороты. По счастию, всего один раз. Больше – не ловили.***С ремнем моя жопа «подружилась» уже в шестнадцать. Я учился в десятом «Б» классе, несомненно был его украшением, хотя администрация школы имела иное, ошибочное мнение на сей счет. Директор плакался мне в грудную клетку и причитал: «Господи, да когда ж тебя в колонию упекут!» Завуч вторила ему: «А если этого не случится в ближайшее время – твой выпускной вечер мы точно отметим в психушке, всем педсоставом!» А вот Света Сергеевна, молоденькая учительница биологии, мне симпатизировала. Когда я кокетничал с ней, всячески подкалывая, она по-родственному ерошила мои вихры и задушевно говорила: «З.! Вот разложить бы тебя – да и выпороть как следует!»«З.» - это она обращалась ко мне по фамилии, как часто бывает в школе. Хотя можете считать, что она имела в виду «зараза», «засранец» или что-то вроде. Тоже будет верно. Потому что все учителя, даже самые симпатизирующие, всегда имели в виду подобные слова, когда речь заходила о моей персоне. Однажды, когда Света в очередной раз изъявила свою заветную мечту, я набрался духу, ухмыльнулся и молвил: «Ну, Свет-Сергевна, если это сделаете ВЫ, – так я просто утону в океане оргазма! У вас такие нежные ручки…»Она вспыхнула и немного застеснялась. Понятное дело, тотчас напустила на себя «свирепость»:«З.!!! Вон из класса! То есть… останешься после урока!»Я остался. «Вот ты все дурака валяешь, - выговорила мне очень строгая и сосредоточенная Света Сергеевна, - а ведь по биологии у тебя…»Она замялась, не зная, как бы оклеветать мою успеваемость, потому что по биологии у меня была стабильная пятерка, в отличие от многих прочих предметов, дурацких и лишних. Я люблю жизнь и люблю биологию, науку о жизни. «Правда, Леш! – Света Сергеевна подняла на меня свои добрые, заботливые глаза. – Конечно, в рамках программы ты знаешь, но…»Она снова замялась. Я пришел ей на выручку:«Да не вопрос! Давайте, того - за рамками предмет освоим. Расширенно так освоим, углубленно. Я – так только благодарен буду, от всего сердца благодарен, если вы уделите моему биологическому образованию… эээ… повышенное внимание!»Она прикусила губу. Будь наш разговор не в классном кабинете – она бы наверняка закурила. Так же – лишь спросила вполголоса, с некой трогательной обреченностью:- Болтать не будешь?Я вздохнул и разъяснил очевидную вещь:- Будь я из болтливых, Света Сергеевна, – полшколы на зоне чалилось бы, и я в том числе! Она просветлела, сочтя уверение достаточно аргументированным, и объявила с «суровой» улыбкой:- Ну хорошо! Только учти – первым делом тебя ждет крепкая, злая, лютая порка! Как раз такая, которую ты заслужил... паршивчег.