Зверь, часть XXVI

Я отвязал ее перед рассветом, так и не разрешив прикоснуться к себе, несмотря на многочисленные просьбы. Я видел, как она страдает от этого запрета, но из какого-то внутреннего упрямства не собирался его отменять. Я снова положил ее спать на пол и сам моментально отключился от усталости.

Первое о чем я подумал на следующее утро, было обещанное ей наказание. Ее уроки не прошли для меня даром, и я хотел было думать, что наказывал ее из необходимости, однако это было бы далеко от истины. Постоянные уроки жестокости и пережитые с ней события, невидимым образом изменили мою сущность, трансформировали мое восприятие, и прислушиваясь к себе я понимал, что наслаждаюсь своей властью над ней, наслаждаюсь ее покорностью, ее болью, ее смущением, ее беспомощным гневом. И хотя мне по-прежнему хотелось сделать ее счастливой, я смотрел на нее теперь ни как на отдельную от меня личность, ни как на недосягаемую и волнующую женщину в которую я влюбился в самом начале нашего знакомства. Нет, теперь я видел в ней свою собственность, безусловно ценную, но при этом абсолютно бесправную, красивую, волнующую и не имеющую никакого права голоса.

Мне нравился ее сильный характер, нравилось то, как она пытается играть со мной, но чем глубже мы погружались в этот формат отношений, тем сильнее я понимал, что от власти над ней я не смогу отказаться никогда. Все сильнее с каждым днем меня злили ее попытки неподчинения, и только в одном виде она радовала меня по-настоящему – игривая, но полностью, абсолютно покорная.

Когда ночью она танцевала передо мной обнаженная, подчиняясь отданному мной приказу, когда она соблазняла меня, зная, что я могу овладеть ею в любой момент и против ее желания, во мне просыпались дремлющие древние инстинкты Зверя. Она невольно угадала, когда назвала меня животным, ведь в каком-то смысле я становился им с ней рядом. За рамками социального договора и общепринятых норм, обнажалась моя истинная сущность, и мой интеллект и принципы проигрывали сражение с Тенью без какого-либо сопротивления.

Когда утром я откинул с нее одеяло, полностью открыв ее обнаженное тело, я чувствовал возбуждение и то желание, в котором мне было признаться себе сложнее всего. Я хотел наказать ее не из необходимости поддерживать статус-кво. Нет, я хотел выпороть ее за вчерашнее непослушание, чтобы снова увидеть слезы боли на ее глазах, снова услышать слова покорности, снова почувствовать ее страх и полную капитуляцию.

Когда я провел ремнем по ее спящему телу, я совершенно четко понимал, что получаю удовольствие от того, что делаю. Эти мысли пугали меня, но остановиться я уже был не в силах.

- Доброе утро, моя хорошая – сказал я и она нежно потянулась, взглянув мне в глаза с полуулыбкой. Я уже хорошо знал ее и видел, что это была улыбка победителя. Ее радовала та небольшая победа, приведшая к нашему многократному сексу, и от этого мне было вдвойне приятно делать с ней то, что я собирался.

- Ляг на живот – сказал я ей, и она увидела сложенный вдвое ремень у меня в руках.

В ее глазах промелькнуло непонимание и детская обида, и я почувствовал сильное возбуждение.

- Сто пятьдесят, ты помнишь, моя хорошая? – спросил я ее, и она медленно кивнула, не отводя взгляд от ремня

- Считать сегодня не нужно – сказал я, проведя рукой по ее спутанным после сна волосам – Просто делай то, что я скажу и я обещаю, что буду пороть тебя в полсилы.

Она хотела что-то ответить, но я остановил ее жестом.

- Всего одно правило - терпи все молча, без слов, и подчиняйся мне полностью. Если я увижу, что ты слушаешься меня, обещаю, что тебе не будет «очень больно» – я иронично улыбнулся, вспомнив ей слова, сказанные на утро после моего посвящения.

- Плакать я тебе разрешаю, моя хорошая – сказал я, вставая на колени рядом с ней – Но ничего не говори.

Она вздохнула и легла на живот на сложенное на полу одеяло.

- Вытяни руки перед собой – сказал я, забирая у нее подушку и она подчинилась дрожа всем телом.

- Молодец – похвалил я ее, глядя на то, как она вытянулась у моих ног.

- Теперь – я погладил ее по спине – Приподними бедра и попу

Она резко повернулась ко мне, и я так сильно ударил ее ремнем, что она вскрикнула.

- Смотри перед собой – сказал я жестко – Или я увеличу счет в два раза

Она всхлипнула от обиды и подчинилась.

- Я жду – повторил я свой приказ и она сжав пальцами одеяло, застонала от знакомой мне злости.

Я снова сильно ударил ее – Хорошая моя, я теряю терпение

Она застонала еще громче, но подчинилась.

- Выше – скомандовал я, и она приподняла бедра еще выше, прогнувшись в спине.

- Молодец, моя хорошая – сказал я, проводя ремнем по ее бедрам – А теперь слушай меня. Я сейчас буду пороть тебя за вчерашние проступки, а твоя задача не менять положение тела. Если тебе будет больно и ты опустишь бедра, у тебя будет несколько секунд, чтобы вернуться в тоже положение. Если ты не сделаешь этого, либо сделаешь слишком медленно, мы начнем все с начала – ты поняла?

Вопрос был риторическим и мы перешли к порке. Я ударял ее вполсилы, но удары ложились на оставленные два дня назад следы и причиняли ей сильную боль. Она стонала, ныла и пыталась избежать ударов ремня, но сделать этого не могла из-за своего вынужденного положения.

Она вскрикивала от ударов и пыталась увернуться, когда слышала, как я замахиваюсь, но после каждого удара неизменно возвращалась в это максимально стыдное для нее, положение тела.

- Ты же будешь меня слушаться, моя хорошая? – говорил я, орудуя ремнем.

- Мне же не придется постоянно воспитывать твой гонор, да милая моя? – я хлестал ее приподнятые ягодицы.

- Ты ведь не позволишь себе больше оскорблять меня, даже в шутку, да? – спрашивал я ее мягко, слушая ее стоны и видя впивающиеся в одеяло пальцы.

Я знал, что она считает удары про себя, и когда мы дошли до ста пятидесяти, она резко опустилась на пол.

- Я не разрешал тебе двигаться, моя хорошая – сказал я и снова нежно провел ремнем по ее красному от ударов телу.

- Постой так немного – сказал я ей когда она вернулась в прежнее положение.

Когда я наконец разрешил ей опуститься на пол и взглянуть себе в глаза, я увидел в них то, чего так жаждал - унижение, подчинение и смирение.

В ее глазах стояли слезы перенесенного наказания, и несмотря на всю мою любовь к ней я знал, что был очень этим доволен.