Фея (начало)

(Внимание! Все описанные в данном тексте практики безопасны и разумны только если ваша Нижняя -- волшебная фея! Не пытайтесь повторить это с обычной девушкой, вы можете искалечить её или даже убить!)

Летний день начинает клониться к вечеру, и ко мне через мощёный булыжником двор идёт фея. На вид – юная девушка, едва вошедшая в возраст, невысокая, стройная и изящная. Белое платье с поясом под грудью вьётся вокруг ладной фигурки, обнажённые руки уже протянуты мне навстречу, каштановые волосы спадают на спину свободной волной, а на её лице с остреньким носиком, чуточку широковатым ртом и невозможными, зелёными с золотыми искрами, глазами, уже сияет милая, такая знакомая мне улыбка…

Нет. Не так. Такой её видел я. Своим привычным, холодным взглядом мага, способным и видеть волшебство и прозревать сквозь него. Вам бы она предстала совсем другой, поэтому я начну снова.

Летний день начинает клониться к вечеру, и ко мне через мощёный булыжником двор идёт фея. Она невыразимо прелестна. Не прекрасна, нет, но прелестна. Её движения изящны и легки, от волшебной фигуры исходит сияние, по сравнению с которым солнце смотрится тусклым и скучным, мир вокруг неё взрывается красками и звуком, а воздух вспыхивает и превращается в игристое вино. За её взгляд вы готовы умереть – и дважды готовы убить за объятие рук и прикосновение губ. И неважно сколько вам лет, насколько вы мудры и искушены жизнью. Магия фей, «гламор», льётся из неё вовне и мир выгибается вокруг, мурлыча как довольный кот. У вас нет шансов и нет спасения. Не верите? Спросите Мерлина, если, конечно, найдёте куда эта сука Нимуэ спрятала его гроб...

Лёгким, порхающим шагом, фея подходит к колеснице, мельком оглаживает скакунов (а к ним, между прочим, опасаюсь лишний раз приближаться даже я, даром, что сам же их и сотворил), миг – и она уже здесь, рядом, на тесной площадке и нас окутывает свет её волшебства. Волна магии врывается в меня, наполняет безумной радостью и бездумной смелостью, а фея уже тянется мне навстречу, её губы жадно открыты, руки обнимают мои плечи и мир взрывается от нашего поцелуя. Ах, этот поцелуй феи! Идеальный, как и всё, что она делает, прекрасный, как всё, что она несёт в мир, с медовым привкусом Феерии на её быстром и жадном язычке. И опасный, как глоток смертельного яда.

Ведь феи прекрасны, обворожительны, соблазнительны, бесстыдны, сексуальны – и абсолютно, полностью, изначально бессердечны. Попадитесь на её пути, станьте целью её волшебства, и она вознесёт вас к вершинам рая… а потом разобьёт вам сердце. И ещё раз. И ещё. И может быть сделает это вновь. Она будет пить вашу страсть и вашу боль, смакуя этот коктейль и скорее всего, вы ничего, абсолютно ничего не сможете с этим поделать. Потому что защитить от волшебства фей, вас могут только две вещи: истинная любовь и боль вдребезги разбитого сердца. К счастью, у меня это всё есть. А ещё есть своя, собственная, магия.

И пока руки феи ласкают меня, а губы доводят до безумия, мои собственные уже делают то, что должны: обнимают её, откидывают волосы в сторону, движение вниз, к тонкой, соблазнительной до дрожи шейке, и вот уже её охватывает тонкая полоска стали на кожаной подкладке. Ошейник. Узкий, блестящий ошейник сворачивается стальной змейкой, дужка замка проскакивает в прорезь и закрывается с тихим щелчком.

Фея отрывается от моих губ. «Ахх…» выдыхает она таким голосом, что мантия внезапно становится мне тесна, и проводит пальчиком по стали ошейника. Её улыбка становится поистине волшебной, в моём мозгу вспыхивают видения наших ласк…

Стоп. Рано. Я ведь не собираюсь закончить как Мерлин, выпитый до дна потусторонней любовницей и погубленный ей. Я не мудрый девственник, бессильный перед магией фей. И, отстранившись от феи, я беру поводья. Короткий сигнал – одна только мысль – и кони трогаются с места и выносят нас со двора. Краем глаза я вижу, как фея кладёт руки на поручень и подставляет лицо слабому пока встречному ветерку. Её «гламор» блекнет и реальность снова проступает сквозь него – это работает мой ошейник. Первая часть сложного, долгого колдовства, которое нам ещё предстоит.

Колесница мерно покачивается, пока я маневрирую по разбитым дорогам. Сейчас никто почти не ездит на колесницах. Знать пересела на лошадей – с появлением стремян им стало удобнее проламывать друг другу головы прямо с седла, – а простолюдинам не нужно ничего кроме телеги. Колесничного мастера днём с огнём не найдёшь, а ведь мало что было столь же исконно британским, как зрелище вождя, в золоте и мехах, выезжающего на празднично украшенной колеснице*. Но нельзя стать магом не научившись работать руками, так что моя колесница будет нести меня пока есть во мне силы держать поводья.

(*Как станет видно далее, герой на самом деле использует не классическую британскую колесницу, открытую спереди, а скорее вариант римской carrus с высоким бортиком спереди и более низкими по бокам)

Мы пробираемся к городским воротам, народ шарахается с пути, видя запряжённых мной зверюг, ветерок приносит свежий воздух, перебивая неизбежную городскую вонь, а рядом щебечет о свои обычных делах фея. Фейские разговоры просты и предсказуемы: картины, танцы, мужчины, мужчины, поэзия, декор, песни, мужчины, платья… Лёгкость, красота, изящество… и чудовищное, небрежное бесстыдство:

- Ты представляешь, настоящий нубиец! Не думала, что такого ещё можно найти в Британии. У нубийцев потрясающие члены, вам, кельтам, такие и не снились. Даже ты, милый, по их меркам жалкий середнячок.

Я хмыкаю в бороду:

- А вдруг он тоже – «середнячок»? Или того хуже – «малышок»?

Фея задумывается, хмурит брови и вдруг вспыхивает радостью:

- Конечно! Конечно же, надо сначала проверить, а ещё лучше – попробовать. Браво, милый, как хорошо, что ты у меня мудрец, что бы я делала без твоих советов!

Она вновь начинает щебетать, а я на секунду задумываюсь о природе «гламора». «Гламор» это совершенно особый вид чар. В нём нет ничего от той тяжёлой, густой сексуальности, которой заманивает жертв подруга моей феи – суккуба (да-да, самая натуральная и, конечно же, я с ней держусь на почтительном расстоянии, я всё-таки не полный осёл). Нет у него и ничего общего с подавляющими волю эманациями, которые по слухам распространяют вокруг себя демонические Адские Госпожи (знакомства с которыми мне до сих пор счастливо удавалось избежать).

«Гламор» совсем другой. Он не манит и не принуждает. Он просто делает жизнь полной, счастье – безбрежным, а мысли – свободными. Стоит ощутить «гламор» лишь раз, и ты начнёшь тосковать в ту же самую секунду, когда лишишься его, потому что ты никогда больше не сможешь почувствовать себя воистину живым. Жуткая штука и я не удивляюсь тому, что бывшие любовники фей сходят с ума или убивают себя лишь бы не жить в тоске. На что же надеюсь я? Увидите.

Колесница тем временем выкатывается за городскую стену. Хотя если вы представили себе каменные стены италийских или греческих городов, то хочу вас разочаровать. Наша «стена» это земляной вал в человеческий рост высотой с деревянным частоколом поверху. От случайной банды она, конечно, поможет, но не более того, так что у меня всегда наготове несколько заклинаний для эвакуации. Ведь, в конце концов, саксы доберутся и сюда и тогда начнётся резня...

Но пока вокруг царит мир, я поторапливаю коней, и мы срываемся с места, летя над старой римской дорогой. Фея смеётся, подавшись вперёд, платье облегает чудесные формы, волосы струятся по ветру. Поворот, ещё, ещё один. Я правлю легко, позволяя волшебным скакунам самим выбирать путь, и колёса то и дело отрываются от земли. Не страшно, я вложил в экипаж достаточно заклинаний, чтобы не бояться такой ерунды.

А вот и знакомое место. Я слегка натягиваю поводья и колесница, почти не снижая скорости, слетает с дороги на траву и устремляется в просвет в сплошной стене деревьев. Фея вскрикивает от неожиданности, хватает меня за локоть, мы проскакиваем в нескольких ладонях от мощных, поросших мхом стволов и кони выносят нас на небольшую, круглую полянку. «Тпррууу!», я откидываюсь всем телом, тормозя скакунов, и вот уже мы стоим посреди волнующегося озерца полевых цветов, залитых светом вечернего солнца. Фея мелодично смеется, наслаждаясь перепадом эмоций, но я не собираюсь разводить тут романтику.

Раз! Я рывком разворачиваю её за плечи лицом к себе и прижимаю спиной к бортику колесницы.

Два! Мои руки рвут волшебную ткань её платья, оно расходится до самой талии. Я успеваю заметить, как вспыхивает румянец на лице феи, как начинает она движение вперёд, ко мне, но не успевает двинуться с места, как...

Три! И, развернув фею спиной к себе, я срываю с неё платье, опадающее вниз волной морской пены и открывающее идеальную фигурку: в меру широкие плечи, узкая талия, изящный изгиб бёдер и стройные, сильные ноги. Я знаю, что и грудь её так же идеальна: невелика, но высока и округла, с розовыми ореолами вокруг напряжённых сосков.

Сильным движением я свожу её локти вместе за спиной, фея выгибается всем телом, но я с прежней силой наклоняю её вперёд, заставляя перегнуться через бортик. Удерживая её локти вместе одной рукой, второй я достаю из рукава мантии короткий моток шёлкового шнура и плотными витками стягиваю руки феи чуть выше локтей. Витки искристого шёлка ложатся один к одному, я закрепляю их тугим узлом и достаю ещё один моток (вы удивитесь, сколько всего может поместиться в рукавах мантии мага). Простым «коровьим» узлом я креплю его на шнуре, стягивающим её локти, потом протягиваю подмышкой, вверх за шеей и снова вниз, вытягиваю из-под другой руки и прикрепляю свободный конец к локтям – теперь путы не спадут, что бы ни произошло.

Ещё один шнур и через пару секунд запястья феи оказываются связаны так же туго, как и локти. Предплечья прижаты друг другу без малейшего зазора, волшебное тело феи позволяет сделать это без труда. Но даже ей придётся несладко от того, что будет дальше. Четвёртый шнур я привязываю к её запястьям, а потом жестоко выламываю её руки, поднимая запястья чуть ли не до самых лопаток.

Фея охает, выгибается от боли, пытается вырваться, но я крепко держу её, продёргиваю свободный конец шнура под лежащий на шее виток и сильно натягиваю, так, что он не даст ей выпрямить руки и снять боль. Я привязываю шнур к путам, охватывающим запястья феи, фиксируя конструкцию, и последним, пятым шнуром притягиваю её руки к телу – он проходит под самой грудью, чуть приподнимая её.

Отстранившись, я недолго смотрю на фею. Её руки выгнуты под жутким углом – походный вариант дыбы, причиняющий жестокие и постоянно усиливающиеся мучения, тело напряжено, она дышит глубоко и часто. Но даже сейчас, связанная и терзаемая болью она прелестна. Как будет прелестна всегда и в любом положении, ведь она -- фея.

Из другого рукава я достаю кусок ткани: чистой, но нарочито грубой. Собрав волосы феи в пучок, оттягиваю её голову назад до стона и плотно запихиваю ткань в открывшийся рот. Я утрамбовываю её до тех пор, пока фея не начинает биться и задыхаться в моих руках, а потом ещё одним шнуром плотно обматываю её голову, закрепляя кляп. Она мычит что-то через ткань, но звуки глухи и невнятны.

Наконец, я разворачиваю фею лицом к себе. Она стоит передо мной нагая, и я любуюсь её идеальным, гладким телом, позволяю своим руками огладить её бёдра, сжать грудь, проникнуть вниз, в «женское место». Даже сейчас, связанная и страдающая, она влажна и готова и охотно движется навстречу моим пальцам, принимая их в себя. У фей никогда не бывает менструаций и они всегда готовы к соитию. И почти всегда жаждут его.

Моё тело тоже жаждет. Погрузиться в эту тёплую влагу, обладать этим чудесным телом, выплеснуть в него бурлящую во мне страсть. Но вокруг феи ещё дрожит марево «гламора» и вместо этого я поворачиваюсь назад, где к колеснице прикреплен плоский походный сундук. Совсем небольшой и совсем плоский, сбитый из тяжёлых досок, скрепленных железными скобами и полосами.

Я открываю сундук – он совершенно пуст – и веду к нему фею. Нажимом рук заставляю её сесть на дно. Сундук настолько мал, что ей приходится сильно согнуть ноги, чтобы они поместились внутрь и настолько низок, что бортики даже не доходят ей до груди. Ещё одним шнуром я плотно связываю ноги феи чуть выше коленей, оставляя свободный конец в полторы пяди длиной. Его я продеваю в кольцо, закреплённое спереди на ошейнике, и с силой натягиваю, притягивая колени феи к её лицу, сворачивая её в клубок.

Я закрепляю шнур прочным узлом, а потом уверенным движением опрокидываю фею на правый бок. Согнутая в три погибели, она плотно входит в сундук, не в силах пошевелиться ни на палец. Последним шнуром я связываю её ноги в щиколотках – просто для симметрии. Какое-то время мы с феей смотрим друг на друга. Сквозь рассыпавшиеся по лицу волосы я вижу её огромные, неверящие глаза. Она силится сказать что-то через кляп, мотает в отрицании головой, но я уже захлопываю над ней тяжёлую крышку сундука, накидываю петлю и навешиваю на ушко прочный железный замок.

Я возвращаюсь на место возницы и беру вожжи. Колесница трогается, мы возвращаемся на дорогу и не торопясь катим по ней на запад, где стоит моя башня. А за моей спиной, в тесном, тёмном, душном сундуке, страдает от боли и заточения волшебная фея.

(Продолжение следует)