Гендерное и техно-ренессанс

Наткнувшись в интернете на смешное*, я подумала: как классно, что мужчины сейчас умеют чувствовать и считают допустимым говорить о своих чувствах. Не все, конечно, но многие.

А переложив на читаемую ныне "Таис" Ефремова, я вдруг поняла, что очевидные процессы гендерных изменений, на которые некоторые жалуются, а некоторые горячо осуждают, совершенно не являются чем-то новым, а всего лишь очередным и неизбежным витком спирали развития.

Возвращение к двойственности человеческой природы, возвращение к равновесию между мужским и женским и возможностями выбора.

Женщины, кажется, также как и в далёкой Элладе, поделились на образованных подруг-гетер и женщин Домов, прототипы которых мы всех знаем, как Еву и Лилит. А мужчины получили возможность не быть более исключительно воинами-добытчиками, а посвящать себя искусству, наукам, философии или новенькому - технологиям (!)

Смотря на жизнь сквозь эту призму Ефремова, многие социальные процессы (которые привлекли внимание уже в мои 18, тем что вступили в совершенно неприличное противоречие с парадигмами средневековых би-полярных сказочек о принцессах-ждунах), вдруг становятся простыми, понятными и радостными. И очень хочется верить, что этот виток, как и в Элладе, приведёт к какому-нибудь волшебному техно-ренессансу. В конце-концов, не зря я всю жизнь считала it-шников самыми сексуальными ребятами :-)

---
* Смешное из интернета:

Пытаюсь одновременно читать дневники Софьи Андреевны Толстой и Льва Николаевича Толстого. Несколько раз перепроверял, одинаковый ли год в записях за один день - вообще не совпадают события, ничего общего.

Вот, например, воспоминания о 8 октября 1899 (немного сокращенно):

Софья Андреевна:
Лев Николаевич ушел гулять, не сказав мне ни куда, ни как. Я думала, что он уехал верхом, а эти дни у него кашель и насморк. Поднялась буря со снегом и дождем; рвало крыши, деревья, дрожали рамы, мрак — луна еще не взошла, — его все нет. Вышла я на крыльцо, стояла на террасе, все ждала его с такой спазмой в горле и замиранием сердца, как в молодые годы, когда, бывало, часами в болезненной агонии беспокойства ждешь его с охоты. Наконец он вернулся, усталый, потный, с прогулки дальней. По грязи итти было тяжело, он устал, но храбрился. Я тут разразилась и слезами и упреками, что он себя не бережет, что мог бы мне сказать, что ушел и куда ушел. И на все мои слова горячие и любящие он с иронией говорил: "Ну, что ж, что я ушел, я не мальчик, чтоб тебе сказываться". — "Да ведь ты нездоров".—"Так мне от воздуха только лучше будет". — "Да ведь дождь, снег, буря..." — "И всегда бывает и дождь, и ветер..."

Мне стало и больно и досадно. Столько любви и заботы я даю ему, и такой холод в его душе! А вчера безумно целовал, говоря, что всегда любуется красотой моего тела.

Лев Николаевич:
Дома благополучно.