Шрам на шее Геллы. Моя гипотеза
Как никогда, изложение этой версии создания памятного штриха к образу Геллы из
"Мастера и Маргариты" считаю необходимым начать словами: «Да, в данном
случае я вполне могу ошибаться».
Однако, будучи сторонником той позиции, что в романе Булгакова не может быть
ничего случайного, всё же считаю небесполезными свои суждения по данному
вопросу.
Итак, слово автору: «…Чёрт знает откуда взявшаяся рыжая девица в вечернем
чёрном туалете, всем хорошая девица, кабы не портил её причудливый шрам на
шее, заулыбалась у витрин хозяйской улыбкой». (Глава 12 последней версии
романа). Именно так в романе появляется Гелла – ведьма, секретарша и горничная
Воланда. Написаны эти строки были в период с 1934 по 1940 год.
Ещё в третьей редакции романа (1931 - август 1933) в соответствующем эпизоде
повествования Геллы не было, а вообще появляется она в черновиках романа, ещё
не имея своего имени, в первой тетради (т.н. «Чёрный маг»,
1928-1929) в главе «Якобы деньги», только когда буфетчик Варьете
пришёл к Воланду требовать обмена фальшивых денег : «…буфетчик вдавился в
переднюю, увидел на стене громадную шпагу с рукоятья чашей и затем совершенно
голую девицу, сидящую верхом на кресле, отделанном черепахой».
Стало быть, шрам на шее Геллы – один из ярких и важных штрихов к образу,
характеризующий её как незаурядную, запоминающуюся личность. Ведь не нужно быть
врачом, чтобы понять, что человек, имеющий столь заметный след от раны в
такой области тела, по крайней мере, был на грани жизни и смерти. Причём
гораздо ближе к смерти, чем к жизни.
На первый взгляд, этот булгаковский штрих понятен: речь идёт о ведьме, о
персонаже, находящемся вне обычного мира и природы вещей, отсюда и столь
зловещий знак, предостерегающий читателя.
Но изложенные выше версии и исследования, на мой взгляд, указывают на то, что
Булгаков писал прежде всего о своём времени, изображая в романе явления конца
1920 – начала 1930-х, чтобы дать возможность мыслящему читателю будущего
осознать всю глубину нравственной и социальной катастрофы, постигшей граждан
Российской империи в 1917 году.
И одно из таких явлений – закономерный кризис литературы. Т.н.
«социалистический реализм» Горького, когда
«пролетарских» писателей пытались «выращивать, как ананасы в
оранжерее», за редчайшим исключением оказался апофеозом неправды,
пошлости, безвкусия. И одна из аллегорий этого «чуда» (кроме иных
издевательских «чудес» и обманов «зрительской массы»),
на мой взгляд, и была завуалирована при описании появления свиты Воланда в
Варьете.
В 1927 году увидела свет весёлая и безусловно, талантливая сатира Ильфа и
Петрова «Двенадцать стульев». Это было новое слово в литературе, и
Булгаков, много лет писавший фельетоны в советской прессе, не мог этого не
заметить. Как и того, что книга, по своей сути, политическая (в СССР всё
прекрасно, а тудеядцы, воры, попы и прочие негодяи, оставшиеся от
«старого мира», доживают последние дни). Не буду подробно
аргументировать – при желании легко найти достаточно критики и исследований о
творчестве Ильфа и Петрова.
Булгакову, конечно же, было ясно, что сюжетный замысел «Стульев»
был «любезно повзаимствован» авторами (точнее, Катаевым, старшим
братом Евгения Петрова) из рассказа Конан Дойла о сыщике Шерлоке Холмсе под
названием «Шесть Наполеонов». Не вызывало, думаю, у Михаила
Афанасьевича никаких сомнений и то, что образы Кисы, Бендера, отца Фёдора,
деятелей «Союза меча и орала» - карикатурное издевательство над
людьми «старого мира», в противовес которым трудолюбивые, весёлые
и политически грамотные советские люди успешно строят самое счастливое в мире
общество.
И вот – успех «Стульев» и воистину народное признание. Бендер и Киса
надолго становятся образами советской эпохи, пусть даже их поклонники и не
задумываются над гоголевским пророчеством «Над кем смеётесь?»
Однако Ильф и Петров, в одночасье взлетевшие на советский литературный Олимп,
убеждены в правильности своего творческого направления. Но для продолжения
«Стульев» необходимо «воскресить» Бендера, которого,
по сюжету книги, деградировавший до полного скотства бывший предводитель
дворянства Воробьянинов зарезал бритвой из алчности.
Как быть ? Полезно вновь обратиться к тому же Конан Дойлу: ведь оживил он, по
многочисленным просьбам читателей, сыщика Холмса после смерти во время поединка
с лидером мафии Мориарти!
Но у Конан Дойла получилось талантливо и изящно, а у Ильфа и Петрова
неправдоподобно и, зная реальную жизнь в СССР, издевательски. Устами Бендера
звучит: «Хирурги еле-еле спасли мою молодую жизнь, за что я им глубоко
признателен». («Золотой телёнок», гл.30).
Булгаков не мог не заметить такого отрицания доселе существовавших литературных
приличий. Но как указать на фальшивость, в полном соответствии с духом
советского времени, произведения, которое, как и представление Воланда в
Варьете, вызывает восторг у «почтенной публики», и не видно конца
и края этому представлению, после которого зрители, наконец, осознают, что
остались нищими и голыми ?
Вот и появляется на сцене Варьете Гелла со шрамом не шее. Хотите верьте, хотите
нет. Кто такая, почему и отчего этот шрам, Булгаков, всегда аккуратный,
логичный и доскональный в мельчайших деталях (вспомните, например,
«грибоедовское меню») тут нарочито умалчивает. Дескать, вы в
дьявольском театре, граждане, тут много необъяснимого и волшебного.
Расслабьтесь и получайте удовольствие. Пока представление не закончилось…
2020-07-17 в 18:00
1 просмотров 578
