Порка

Цепи звякают тонко, охватывают тонкие запястья – серебро на белой коже. Щелкают, закрываясь, карабины.
Черная кожа браслетов на щиколотках, цепь тянется через кольца, скрежет металла о металл. Ноги широко раскрыты, и снова щелчки карабинов.

Живой белый крест растянут на красной ткани. Скромные беленькие трусики уже не снять. Но их можно разрезать, чуть оттянув и проткнув острием изнутри – чуть слышный треск ткани. Нет, совсем срезать не надо, пусть остается поясок на бедрах, а обрывки пусть свисают, ничего не скрывая и ничему не мешая. Маска надежно закрывает глаза и отсекает окружающий мир, не нужный теперь – черные ремешки на светло-золотых волосах.

Руки ложатся на чуть розоватые округлости, ласкают их, гладят, сминают. Очень хочется дать им волю, но потом. Сильный шлепок, звенит, как камертон, оставляет отпечаток ладони, красным на белом, задает нужную тональность.

Флог с мягким хлопком накрывает кожу черным треугольником, ползет, гладя бедра, трогая их и щекоча. И снова хлопок, чуть посильнее. Еще и еще. А теперь вдоль. Чтобы ты вздрогнула в первый раз, когда мягкие кончики попадут внутрь и легко заденут щелку. Еще и еще. Флог не обжигает и не кусает, ласкает, шелестя и похлопывая, гуляет по телу. Сметает напряженное и сомневающееся, помогает забыть ненужное и вспомнить необходимое, Флог еще не порка, нежная ласка для любимой, не ставшей еще скованной пленницей. Еще в клетках звери, еще не горят тела, и не вспыхнул пока темный обжигающий огонь.

Но это обязательно придет, потом, когда в первый раз свистнет плеть, еще не задев, только рассказывая о том, что сейчас начнется, и ты сожмешься, услышав этот свист. Рванешься, когда плеть обожжет тебя, почувствуешь, как держат цепи и поймешь, что пощады не будет. И тебя будет обжигать снова и снова, и лягут алые полоски, и уже не ласка, а страсть и желание будут звучать в хлестком щелканье кожи по коже. И ты вслушаешься в это щелканье и услышишь еще, как поднимаются в ответ и боль и желание терпеть и просто желание. Как зажигаются звездочки от каждого удара и мечутся внутри, заполняя тело.

И я почувствую, как каждый удар отдается через руку во всем теле разрядом и наполняет дрожью. И покажется, что кожа плети уже не остается на поверхности тела, а проходит через него. И, обжигая снаружи, протягивается, лаская, внутри, а ее кончик нежно покусывает внутри твой цветок. И это действительно станет так. И плеть превратится в соединяющий нас провод. И каждое касание – разряд в тебя и в меня.

И ты уже не рвешься в цепях и не стонешь, только тихонько вздрагиваешь от разрядов, прислушиваясь к себе.
И я стою, тяжело дыша, над этим исхлестанным мною и принадлежащим мне телом. Пленницы? Любимой? Все вместе?

И потом, когда плеть улетит в угол…

Может быть, услышав твои рыдания, я лихорадочно освобожу тебя от цепей и браслетов, и ты уткнешься в мои колени, поливая их горячими слезами и захлебываясь в рыданиях. И я буду гладить тебя по волосам и греть своим дыханием, а потом любоваться тобою, притихшей, отрешенной, вглядывающейся в себя.


Может быть, на исхлестанную кожу ляжет еще горячий воск, или охладят ее брызги ледяного шампанского и кусочки льда.

А может быть, я просто возьму тебя, собрав в кулак светлое золото волос, и буду пробивать жесткими ударами, слушая рваный ритм захлебывающегося дыхания, переходящий в синкопы стонов и в протяжный крик, чувствуя, как ты бьешься в моих объятиях, любуясь огоньками в огромных зрачках. И услышу твое требовательное – Еще. И мы будем еще и еще, сплетаясь и перекатываясь.

Кожа на твоем заду измята, в буграх, покрыта сеткой алых полосок.
Это же так красиво – говоришь ты, улыбаясь – Будет напоминать о тебе.