Ванильные социологи про быдесем

Одним из самых кассовых фильмов 2015 года в России стала экранизация романа «50 оттенков серого», эротическая драма о БДСМ-отношениях. По итогам года фильм занял 9-е место, его посмотрели более 4 млн. человек, которые отдали прокатчикам более 1, 1 млрд. рублей[1]. Его продолжение в 2017 году выступило немногим скромнее. Хотя БДСМ уже попадали на экраны кинотеатров в самых разных формах репрезентации, на этот раз они представлены не в качестве «перверсии», а вписаны в обычный романтический нарратив о «конфетно-букетном периоде» знакомства. Из прошлых опытов можно вспомнить, например, знаменитую сцену из «Криминального чтива» Квентина Тарантино, в которой герои Брюса Уиллиса и Винга Реймса попадают в руки полицейского-садиста. Здесь БДСМ в значительной степени иначе представляется зрителям. Зед, садист в исполнении Питера Грина, показан как человек, имеющий патологическую тягу к насилию, за что в результате он получает унизительное наказание и мучительную смерть. Чтобы освободить героя Реймса от кляпов и прочей атрибутики сексуальных игр, Уиллис кастрирует Зеда выстрелом из дробовика, что явным образом указывает на символический статус мести за сексуальное унижение и позиционирует БДСМ как сексуальную перверсию. Контрастным является репрезентация БДСМ в «50 оттенках серого», где отношения между парой представлены как обычная гетеросексуальная любовная история, заканчивающаяся, как известно из ее литературного оригина­ла, бракосочетанием. Вместо подвальных помещений «Криминального чтива» отношения между героями этого романа происходят в просторных комна­тах огромного дворца, а сексуальные игрушки блестят и обшиты бархатом, а не заляпаны кровью. Несмотря на многие противоречивые вопросы, которые буду­т обсуждаться позже, эта версия БДСМ вписывает сексуальную игру в рабов и хозяев в респектабельный романтический дискурс, чем демонстрирует тенденцию ее культурного принятия, подтверждаемую также финансовым успе­хом «Оттенков».

БДСМ представляет собой намеренный обмен отношениями власти в разных формах и — часто, но не всегда — для получения сексуального удовольствия. В русскоязычной версии аббревиатура расшифровывается как бондаж, доминирование, садизм и мазохизм, а в англоязычной — включает более широкое разнообразие понятий: бондаж (связывание, неволя) и дисциплина, доминирование и подчинение (domination and submission, господство и рабство), садизм и мазохизм. БДСМ-практики ритуализированы и регулируются правилами — так, «доминирование и рабство имеют набор традиций и ритуалов, относящихся к осуществлению или принятию партнерами контроля друг над другом» [Faccio et al. 2014: 752]. Исследователи указывают, что подобные отношения «могут быть разовыми или являться стилем жизни» [Faccio et al. 2014: 752]. Так или иначе, само существование и возможные дискуссии вокруг БДСМ могут подвергнуть сомнению обыденные представления о рабстве, насилии, отношениях власти и договоре. В задачи этого исследования входит постановка вопроса о культурном значении БДСМ для более глубокого понимания отношений власти, выраженных в таких полярных формах, как рабство и господство. Поскольку БДСМ-культура предполагает добровольноерабство, она одновременно являет и крайний случай свободы, выраженный в изъяв­лении воли человека подчиниться другому, и несвободы, которой содержательно наполняются эти отношения. Сравнив некоторые нормы БДСМ-культуры с ее репрезентациями в кино, я покажу, в каких случаях рабство может означать свободу.



БДСМ: от патологии к контракту

В отечественной академической литературе БДСМ мало исследуется специально, скорее вписывается в общий набор явлений, упоминаемых в оценочном негативном синонимичном ряду. Например, в юридической работе о «социально-негативных (фоновых) явлениях» БДСМ классифицируется как «сексуальная аддикция», т.е. «зависимость от сексуальных отклонений, половых перверсий (садомазохизм и BDSM-отношения, аутоасфиксиофилия, гетерохромофилия, геронтофилия, педофилия, зоофилия, гомосексуализм, трансвестизм, эксгибиционизм и др.)» [Шалагин 2015: 167]. Автор полагает, что каждое из названных явлений (наравне с еще более обширным перечнем от «тунеядства» до «токсикомании») представляет опасность для общества и должно быть объектом профилактической работы с помощью таких «инструментов», как «патриотизм, дружба народов, уважение к женщине и пожилым людям, осуждение вседозволенности и распущенности, пропаганда здорового образа жизни» [Шалагин 2015: 167—168].

Такая логика выстраивания связей между широким спектром явлений, маркируемых как «девиации», соответствует отжившим психопатологическим дискуссиям вокруг «теории дегенерации» конца XIX века, важным представителем которой являлся Краффт-Эбинг (см.: [Кондаков 2011: 69—70]). Энн Маклинток связывает патологизацию БДСМ с необходимостью показать «естественность» агрессии для мужчин и, следовательно, «ненормальность» мужского рабства и «норму» женского [McClintock 1993: 89]. При этом садизм, даже если он проявляется в качестве мужского желания, психопатологи приписывали «отсталым» народам, в то время как цивилизованные мужчины понимались как способные сдерживать «природную» тягу к насилию [McClintock 1993: 90].

Исследования, основанные на эмпирических данных, фокусируются на анализе субкультуры групп, практикующих — среди прочего — элементы БДСМ. Это, в частности, молодежная субкультура «готов», которая «благодаря подчеркнутой театральности и эпатажности позволяет своим представителям экспериментировать с собственными идентичностями» [Гаврилюк 2009: 41]. В этих работах приверженность к нормам субкультуры может пониматься как причина «фрустрации», ведущей к отказу «от принятия социальных и культурных традиций» [Гаврилюк 2009: 43], что возвращает авторов к морализаторству. Более тонкий анализ показывает БДСМ как особую форму выражения универсальной ценности свободы в ее субкультурном варианте: «…готы выбирают любовь такую, которая им необходима экзистенциально «...» Групповой секс, смена партнеров, БДСМ и т.д. являются также проявлениями поиска, свободы выбора, ухода от общепринятых норм, пренебрежения табу, исходящими от господствующей культуры» [Жарова 2013: 226].

Культура БДСМ имеет глубокие исторические корни в работах и практиках маркиза де Сада и Леопольда фон Захер-Мазоха, а потому давно подвергалась тщательному анализу. Как отмечают исследователи, эта культура в особеннос­ти интересовала французскую философию — таких постструктуралистов и экзистенциалистов, как Ролан Барт или Симона де Бовуар, — которые уделяли внимание сексуальности до эпохи индустриализации и разворачивания капитализма [Musser 2015: 124], чтобы лучше понять период сексуальной революции, переживаемый в 1960-е годы. Эти философы утверждали, что де Сад являлся образцом свободного человека и был подвержен гнету из-за «своего радикального требования сексуального освобождения» [Steintrager 2005: 359]. Делёз, напротив, сравнивает де Сада и садизм с институциональным контролем и подавлением, иерархичным распределением власти сверху вниз [Deleuze 1991]. В то время как мазохизм, согласно Делёзу, представляет собой культуру согласия и договора между участниками, что в значительной степени отличается от вертикального отправления власти. Таким образом, философ пока­зывает, что садизм и мазохизм не противопоставляются друг другу, а оказы­вают­ся явлениями разного порядка. Оба предполагают осуществление власти, но при помощи разных механизмов: мазохизм — на договорной основе, садизм — путем подавления воли [Deleuze 1991: 40]. Так, напряжение между принуждением и волей, гнетом и свободой составляет основной теоретический воп­рос, в связи с которым культура БДСМ представляется продуктивным объектом анализа.

Современная культура БДСМ строится вокруг концепции договора, то есть, в терминах Делёза, воспринимает скорее мазохистскую версию отношений влас­ти. Это положение выражается в строгом требовании безопасности, разумности и добровольности [Faccio et al. 2014: 753]. Исследователи выделяют четыре характеристики такого рода БДСМ-отношений: (1) договор, из которого можно выйти в любой момент; (2) использование «safe words», т.е. знака о желании прекратить текущую пытку; (3) возможность изменить роль с раба на хозяина и наоборот; (4) взаимность удовлетворения и получения удовольст­вия [Faccio et al. 2014: 753]. Тем не менее концепция договора — соглашения между сторонами о будущем распределении власти по отношению друг к дру­гу — не является само собой разумеющейся. Феминистские теоретики указыва­ли, что на договоры между частными лицами влияют более общие структурные условия, определяющие позицию каждой из сторон как заведомо неравную еще до вступления в договор [Pateman 1988]. Следовательно, свобода договора является иллюзией, поскольку структурно неравное положение его участников дает преимущество и власть одной стороне, а другую ставит в ситуацию выбора без реального выбора [Bennett 2015: 96]. Это привело к осмыслению БДСМ как одной из наиболее несвободных и патриархатных практик [Dworkin 1974].

Теодор Беннетт описывает дискуссию по поводу БДСМ между радикальными феминистками и появляющимся новым поколением феминистских групп, которая состоялась в 1980-е годы и обычно обозначается как «сексуальные войны» [Bennett 2015: 95—99; Rubin 2010]. Хотя позиция последних, характеризующаяся аргументированием важности разных форм сексуальности для концептуализации женского опыта (секс-работа, порнография — сексуальная субъектность), оказалась доминирующей в современной научной феминистской дискуссии, тезисы радикальных феминисток продолжают воспроизводиться в других контекстах [Rubin 2010: 35]. Особенно это касается политики регулирования секса (см.: [Fassi 2014]), что имеет значение для БДСМ ввиду повышенного внимания к этой культуре со стороны юристов. Радикальные феминистки предлагали понимать БДСМ как продолжение диспропорциональных гендерных отношений власти, представляя «хозяев» мужчинами, реализующими свое желание сексуального доминирования над женщинами-«рабынями» [Bennett 2015: 96]. В их понимании, не может быть никакого согласия между «хозяином» и «рабом», поскольку последние в любом случае — лишь жертвы насильника [Barker 2013: 898].

Эта позиция слабо соответствовала эмпирическим данным о БДСМ: например, анализ спроса и предложения на рынке коммерческих услуг рабства и доминирования показывает, что побыть рабами чаще хотят мужчины, а профессиональными госпожами значительно чаще работают женщины [Faccio et al. 2014: 755]. Более того, многие феминистки противопоставили обвинениям радикального крыла свои теоретические аргументы, отстаивая центральность разнообразия сексуальности для женского опыта [Weeks 2015: 49]. Наиболее последовательной защитницей БДСМ стала Гейл Рубин, утверждающая, что «к концу 1970-х почти любые сексуальные вариации оценивались в феминистской литературе как противоречащие феминизму. Транссексуальность, мужская гомосексуальность, полигамия, публичный секс, трансвестизм, фетишизм и садомазохизм поносились в текстах, выискивающих какую-то причинно-следственную связь между возникновением и поддержанием угнетения женщин и каждым из этих явлений» [Rubin, Butler 1994: 77—78]. Рубин доказыва­ет, что в нападках на БДСМ неправомерно смешиваются свойственные этой куль­туре игровые практики с действительно жесткими системами угнетения, не имеющими с ними на самом деле ничего общего [Rubin 1981]. Это отвлекает внимание феминистских теоретиков на незаслуженную критику миноритарной субкультуры вместо анализа таких мощных институтов мужского доминирования, как «семья, религия, дискриминация на рабочем месте и экономи­ческая зависимость, насильственное воспроизводство, предрассудки в образо­вании, отсутствие прав и гражданского признания» [Rubin, Butler 1994: 78]. Аргументы Рубин и других феминистских теоретиков позволили отделить БДСМ-культуру от более общей культуры неравенства, доминирования и влас­ти, ограничивающей субъектность вступающих в отношения индивидов. Имен­но «наличие согласия и взаимного удовольствия отличают отношения власти в садомазохизме от любых культурных историй угнетения» [Bennett 2015: 98].

Для Энн Маклинток БДСМ является «провалом просвещенческой идеи инди­видуальной автономии», поскольку эта культура демонстрирует необходимость «взаимозависимости для получения персонального удовольствия» [McClintock 1993: 109]. Следовательно, это коллективная культура, и она невозможна вне договоренностей о протекании отношений между вовлеченными в нее людьми. Договор предшествует сексуальным отношениям, т.е., прежде чем вступить в близость, участники БДСМ-культуры должны провести переговоры, устанавливая правила, ограничения и спектр возможных действий по отношению друг к другу [Bennett 2015: 98]. Это связано с риском нанести вред и, соответственно, является ключевым моментом взаимности. Договор перед сексуальным актом не считается свойственным для «обычных» отношений, а потому в них в гораздо большей степени возможно насилие, о котором теоретизируют радикальные феминистки. Так, анализ интервью с представителями БДСМ-культуры и не практикующими эти отношения людьми показал, что «парадоксальным образом акцент на равенстве, взаимоуважении и понимании другого был более явным среди практиков садомазохистской, а не “ванильной” сексуальности — для последних свойственно то, что участники отношений должны понимать чувства друг друга интуитивно» [Langdridge, Butt 2004: 48]. Отсутствие предварительных договоренностей, конечно, является менее надежной защитой от злоупотребления властью, чем эксплицитный контракт. Следует лишь иметь в виду, что контракты также могут нарушаться [Barker 2013: 900—901].

Сравнение двух сексуальных культур — БДСМ, с одной стороны, и «обычной», с другой, — демонстрирует, что первая имеет трансформационный потенциал для понимания сексуальности вообще, поскольку предполагает бо­лее эгалитарные практики для достижения согласия и взаимоуважения. БДСМ, таким образом, демонстрирует возможность альтернативных сексуальных отношений, устроенных по принципу согласия, и в этом смысле обладает трансформирующей силой [McClintock 1993: 111]. Кроме того, наличие такой аль­тер­нативы предполагает проблематичное положение гетеросексуальности как единственной нормы, поскольку разнообразие сексуального удовольствия стави­т под вопрос отношение между сексуальностью и гениталиями ввиду за­дей­ст­вования в БДСМ-практике для получения сексуального наслаждения и других частей тела [Hammers 2014: 71]. Вариативность культурных явлений спо­собствует демократизации культуры, в которой разные сексуальности могут занимать легитимное положение наравне с другими. Однако в этом случае ранее репрессированные, замалчиваемые, запрещенные формы сексуальнос­ти могут подвергаться ассимиляции, теряя в процессе свой трансформацион­ный потенциал [Wilkinson 2009: 187]. Сам факт артикуляции ранее запретной темы — БДСМ — способствует одновременно и социальному изменению в сторону плюралистичности сексуальных норм, и апроприации миноритарной культуры существующим порядком [Dymock 2013: 885].

БДСМ-культура прошла путь от ее понимания в терминах патологии до концептуализации в качестве отношений, способных изменить патриархатную систему неравенства в сторону большей эгалитарности. Это обеспечивает интерес к ней со стороны книжного и кинематографического мейнстрима, а так­же показывает процесс включения миноритарной культуры в общее гражданское пространство [Langdridge, Butt 2004]. Такие свойственные БДСМ роли, как «раб» и «хозяин», подрывают однозначное понимание отношений власти, представляя собой взятые добровольно обязательства подчиняться или унижать для целей взаимного удовольствия. Договор как центральный концепт БДСМ-культуры переворачивает обычные представления о системе подчинения, позволяя поставить вопросы о том, какие отношения выглядят несвободными, но ими являются, а какие кажутся свободными, но не являются добровольными на самом деле. Далее теоретические разработки проходят тест на анализе двух разных материалов: суждения вовлеченных в БДСМ людей и репрезентация БДСМ в фильме «50 оттенков серого».



Нормы БДСМ-культуры на практике

Анализируемые в этом разделе интервью были собраны в ходе проекта, посвященного анализу рынка сексуальных услуг в Санкт-Петербурге и осуществленного летом 2015 года[2]. Всего в ходе проекта было собрано 41 полуструктурированное биографическое интервью с секс-работницами и работниками. Из них десять рассказывали об опыте работы в БДСМ-услугах как основном занятии, а еще двое упоминали БДСМ в качестве одной из иногда оказываемых услуг, трое сослались на незначительный опыт подобной практики.

В этом сегменте сексуального рынка роли участников многообразны. Наиболее востребованной является «госпожа» (также: «домина», «доминатрикс», «верхняя», «транс-госпожа», «садистка», которые являются вариациями роли доминанты). Среди информантов эта роль в «чистом» виде принадлежит жен­щи­нам (даже если «господа» существуют, они не попали в наше поле зрения), поэтому в сообществе принято говорить об особом жанре: «фемдом, жен­ское доминирование» (госпожа, ж., 1975)[3]. Этой роли противопоставлена роль «раба» (также: «нижнего», «сабмиссива», «сабмиссины», «мазохиста», не синонимичных, но схожих ролей). Эта роль вариативна и может включать в себя не только разовый опыт («нижний» в конкретной игре), но продолжительное существование в качестве «раба» в длительных БДСМ-отношениях. При этом раб может быть «бытовым рабом», выполняющим обязанности по хозяйству для получения наслаждения и вознаграждения: «Я убирал там, на студии, убирал там, готовил — всякое такое, вот, но, то есть, кроме как фут-фетиша, ничего не получил» (нижний, м., 1988). Часто — особенно для коммерческих целей — люди занимают роль, позволяющую постоянно менять положение в отношениях власти с подчиненного на господствующего и наоборот: «свитч». Важно заметить, что для многих из наших информантов БДСМ является не только работой, но и стилем жизни: «Сейчас я полностью всю свою жизнь посвящаю БДСМ «…» это и работа, и хобби, и жизнь, и вообще — все» (госпожа, ж., 1975). Те, кто активно участвуют в БДСМ-культуре, часто называются «темой», «тематиками» (см., также: [Кондаков 2014: xv-xvi]). Их действия обозначаются глаголом «темачить». Случайные для БДСМ участники обозначаются «околотемными», а аутсайдеры — «ванилью».

Прежде всего, интервью позволяют реконструировать примерный спектр того, что именно включается в БДСМ в современной России. Информанты указы­вают: «Кто от чего получает удовольствие: кому-то нравится, ког­да его унижают, пинками, там, еще, там, я не знаю, там, ногами на лицо становятся, а кому-то просто хватает того, чтобы на него просто оде­ли ошейник» (госпожа, ж., 1980). Унижение сочетается с насилием: «Я, что, по медфетишу работала, конечно же, это много, чего нужно знать: нужно знать, как прокалывать, нужно знать, где бить, какие части можно, до­пустим, бить человека, как прокалывать, да, где, можно воском поли­вать его» (госпожа, ж., 1969). БДСМ-студия является оборудованным поме­щени­ем (иногда отдельные комнаты могут называться «карцером»), в котором воз­можно использование разных предметов и объектов для стимулирова­ния цело­й мириа­ды чувств, помимо, собственно, сексуального возбуждения: «плет­ка», «ротанг», «розги», «страпон», «наручники», «распорка», «кольцо», «факмаши­на», «столы», «скамейки», «станки», «подвесы», «клетка» и пр. Эти объ­ек­ты и помещения используются для действий, позволяющих достигать требуемого уровня удовольствия: «фиксация», «плейпирсинг», «феминизация», «кунилингус» («куни», «ку»), «золотой дождь», «копро», «моральные игры», «кастрация», «ваксплей», «порка», «бондаж», «бутфетиш», «трамплинг» и др.

По своей форме описываемые отношения и объекты явным образом относят БДСМ к культуре насилия, в них не только возможны, но и совершаются действия, результатом которых являются страдания и боль. Следовательно, здесь возможны злоупотребления властью «госпожи» или «верхнего», от которых «раб» или «нижняя» могут пострадать физически и морально. Информанты, относящиеся к БДСМ скептически, указывали, что они расценивают подобные практики как насилие со стороны клиентов и не вступают в них, если работа организована так, что секс-работница имеет право принимать решения о спектре предоставляемых услуг. Те собеседники, которые сами являются частью БДСМ-культуры, напротив, видят в этих отношениях игру, психологическую помощь или театр, пародирующие отношения власти для целей взаимного удовлетворения. Это достигается двумя способами: во-первых, четким представлением о том, что эффектом БДСМ является не страдание, а наслаждение, а во-вторых, эксплицитным договором о протекании БДСМ-сессии. Это, по мнению информантов, отличает здоровые БДСМ-отношения от насилия.

Что касается первого аргумента, то он отсылал к разным формам получения удовольствия в БДСМ. Например, раб, описывающий впечатления от «страпона» (приспособления, стимулирующего простату), говорит, что наиболее важным эффектом для его удовлетворения является «сам факт» того, что «девушка верхняя» его «страпонит»: «У меня при этом нет эрекции, ничего как бы нет, то есть мне там, так скажем, [воздействуют] на психологическом уров­не» (нижний, м., 1988). Госпожа объясняет главную цель БДСМ, выраженную в достижении «рабом» особого психического состояния, в связи с разъяснением отсутствия в ее салоне бара с алкогольными напитками: «Наши практики сами по себе имеют свойство менять сознание, за счет того, что происходит мощный выброс адреналина, эндорфинов и серотонина в мозг. Действительно происходит изменение биохимии мозга во время сессии, очень часто это наблюдается. У нас это называется состояние полуспейса, subspace» (госпожа, ж., 1975). Таким образом, речь идет об отношениях, в которых каждый получает требуемое, выступая при этом в неравных властных ролях. Собственно, взаимность удовольствия обеспечивается вторым элементом БДСМ — договором.

Договор в БДСМ-отношениях строится на принципах БДР — безопасность, добровольность, разумность. На этих принципах основывается неформальный договор между вступающими в отношения или разовую сессию лицами. Договору предшествуют переговоры, имеющие целью установить рамки дозволенного, чтобы избежать нанесения вреда. С позиции «нижнего» в БДСМ переговоры описываются как поиск компромисса между разными приемлемыми вариантами пыток: «Если я не поддерживаю практику, я партнеру сразу скажу: “Я не потяну вот это”. …И, бывает, партнер перестраивается даже на меня, это как в тематике находить общий язык» (свитч, ж., 1965). Соглашение между партнерами, помимо принципов БДР, может также подкрепляться другими способами, например демонстрацией взаимного доверия. Доверие в БДСМ производится в разных формах (прежде всего, выстраивание отношений до вступления в контакт), а в сфере коммерческих БДСМ-услуг может выражаться в отложенном платеже: «я вообще никогда не беру деньги впере­д «…» Я говорю: “Слушай, ты пришел ко мне с полным доверием, потому что наша игра основана на двух вещах: на твоем доверии ко мне и на моей ответственности за тебя и за весь ход сессии. Ты мне доверяешь душу и тело, а я тебе не доверю какие-то три бумажки?”» (госпожа, ж., 1975). Подобные суждения демонстрируют взаимность между людьми, вступающими в договорные отношения, что важно для БДСМ, поскольку позволяет исключить злоупотребления еще до начала выполнения действий по договору.

Чаще всего содержательно соглашение ограничивает стороны в том, что можно и нельзя делать по отношению друг к другу. Эти границы регулируются «табу», то есть перечислением таких практик, на которые человек не согласен ни при каких условиях: «У меня, например, копро — в табу» (госпожа, ж., 1975), «Также в теме очень важно понятие табу, табу — это запрет» (свитч, ж., 1994), «Должно быть все в пределах, как на нашем языке говорят, табу» (свитч, м., 1985). Кроме того, раб может подать знак о прекращении текущей «практики», если она ему не доставляет должного удовольствия: «Сразу это все оговаривается, то есть есть, э, как бы... такое... ну, ключевое слово, да, там, стоп» (свитч, ж., 1965). «Стоп-слова» синонимичны англоязычному понятию «safe words». Соблюдение данных правил и переговоры о них позволяют «тематикам» отделить БДСМ от «нездорового садизма» и обеспечивают взаимность.

Тем не менее договор, как и любое правило, одновременно с соглашением между сторонами производит возможность нарушения нормы. «Рабы» обращают внимание на то, что правила могут нарушаться, однозначно оценивая это негативно. Один из информантов описывал ситуацию, при которой домина попробовала нарушить его табу на гомосексуальные практики, привлекая к участию в их сессиях своего «тематического мужа». В ответ он вынужден был приостановить отношения полностью: «Что у нижнего есть всегда? Ну, так же у раба. У нижнего — это уйти» (нижний, м., 1988). Другой случай описывает доминатрикс, утверждающая, что один из ее клиентов провоцировал «хозяек», пытаясь вызвать реальный гнев, чтобы они нанесли ему настоящие увечья: она назвала его «ХЖМ — хитрой мазохист» (госпожа, ж., 1975) и впустила в салон только после подробных переговоров. Однако любые возможные злоупотребления также зависят не только от воли сторон нарушить правила игры, а от обстоятельств, в которые помещены участники. Коммерческая сфера БДСМ хорошо это демонстрирует: ввиду того, что это неформальная сфера занятости, договор здесь не обеспечен ничем, кроме договоренностей между участниками и «крышующими» структурами. Соответственно, любые возможные конфликты часто не могут решаться открыто, с привлечением государственных институтов, не готовых разбираться в ситуации непредвзято.

Гарантия защиты от нарушения соглашения производится самими участни­ками на основе взаимности, но не поддерживается более общими социальными структурами распределения власти и институтами контроля за соблюдени­ем прав граждан. С другой стороны, информанты явным образом свидетельствуют, что в их практике отсутствует динамика гендерного неравенства, которая в обществе способствует наделению большей властью мужчин и подчинению — женщин. В БДСМ, как рассказывают участники, все наоборот: «Я иногда и считаю, что некоторые отношения, даже, вот, например, как правильно сказать, классические, ванильные и так далее и тому подобное, они иногда, вот, ну, чисто по мне, могут быть более иногда, ну, жестокими, чем вот такие отношения. Здесь ты прекрасно понимаешь, на что ты рассчитываешь, на что рассчитывает партнер. А в обычных отношениях бывает такая история, что, ну, в принципе, может быть даже изнасилование, а это все, извини меня, классический секс» (госпожа, ж., 1980). БДСМ в этом описании способствует большей эгалитарности в сексуальных и эротических отношениях, поскольку основывается на прямой договоренности и позволяет избежать вынужденного согласия на те действия, которые партнер совершать не хочет.

Эмпирические данные показывают, что культура БДСМ выстраивается вокруг идеи договора. При этом содержательно договор представляет собой установление границ дозволенного для целей взаимного получения удовольствия (сексуального и/или психологического). Конфликты, связанные с нарушениями договора, могут решаться только партнерами, поскольку другие формальные условия обеспечения прав сторон отсутствуют. В том, что касается содержания самих отношений, они описываются как более эгалитарные по сравнению с обычными сексуальными практиками. В БДСМ рабство и доминирование представляют собой крайние формы отправления власти: словарь переполнен терминами, которые в отрыве от контекста взаимности могут оцениваться как свидетельствующие о жестокости и насилии. Однако в контексте договорных отношений они демонстрируют относительность понятий власти, рабства и доминирования. Тем не менее речь в данном случае идет не о свободе становиться рабом, а о коллективном, «отношенческом» характере самих механизмов осуществления власти.

(продолжение следует)