Футуристика чувств (совместно с Владимиром Скворцовым))

Она была его богиней, единственной радостью и печалью. Печаль заключалась в том, что она давно его почти не замечала. Он был такой удобный, такой послушный и терпеливый. Иногда неловкий, но у кого из нас нет недостатков?

Самое прекрасное в богине для него были ее нежные и изящные ножки. О, это была услада для фут фетишиста — смотреть на них, не смея прикоснуться и обмирать от счастья, когда она случайно касалась его своими туфельками, а то и босыми ступнями. Да, она любила ходить по дому босиком, тем более, что он ревностно следил, чтобы ни одна соринка не попала на ее божественные маленькие ступни.

Из обуви он видел на ней то лёгкие босоножки, то удобные яркие кроссовки, то шикарные туфельки на шпильке. Она больше всего любила оттенки голубого и розового, словно маленькая девочка.

Походка у нее была лёгкой, даже летящей, она часто порывисто убегала куда-то по своим делам, а он оставался дома ждать ее возвращения. Ему не было скучно. Он всегда мог заняться своими обязанностями, пока хватало энергии.

Но у него была своя тайна. Она не догадывалась о его чувствах, о том, что он благоговеет перед ней. Он не мог ей это ни сказать, ни написать. Но он придумал свой способ, для этого он тайно собирал всякие подходящие предметы, упавшие на пол, в том числе даже, казалось бы, сущий мусор — фантики от конфет, цветные карандаши, ватные палочки — и складывал их в укромном месте между диваном и окном, под защитой занавесок.

Однажды утром, проснувшись, она увидела странную композицию на полу спальни. То было его творение, посвященное ей. Больше всего это, пожалуй, было похоже на картину какого-нибудь авангардиста — цвета и фактуры были причудливо перемешаны между собой. Но форма все ставила на свои места — у его подарка были очертания ножки, примерно по щиколотку, с озорными пальчиками всех цветов радуги.

Она оторопело глядела на это чудо:

— Ну и ну! Откуда тут взялся этот шедевр?

Потом села на пол, обняв колени, и задумалась. На него она не думала вообще, просто отказывая ему в творческих способностях. Как же ему было бы обидно, узнай он это! Он не решился замереть рядом с тем, что у него получилось, а вместо этого забился подальше в угол и не издавал ни звука. Но он следил за ней, из угла было неплохо видно ее ладную фигурку, в то время как она пыталась понять, кто же устроил в ее спальне эту причудливую инсталляцию.

Да, к ней заходили в гости разные люди, чаще всего приходил какой-то высокий мужчина, в смешных носках и с лохматой белой собакой, тогда он ворчал про себя, что после таких гостей придется потом выгребать шерсть отовсюду. Заходила раза два в неделю маленькая женщина, любившая носить обувь на высокой платформе, а дома у нее эта дамочка переобувалась в мягкие тапочки мятного цвета. Наконец, по выходным приходила пухлая девушка в полосатых чулках с трехлетней дочкой, которая обожала играть в прятки, залезая куда попало, и он очень боялся, что эта девочка в розовых сандаликах со стразами рассекретит его тайник.

Были и другие гости, но менее постоянные, возникавшие из ниоткуда и пропадавшие надолго, если не навсегда. Он придирчиво изучал их обувь, носки и походку и как-то раз утянул к себе в тайник забытый очередным гостем бумажный тюльпан, который стал венцом его коллекции. Он не ревновал ее — нет, он прекрасно понимал, что ни на что претендовать не может.

Тем временем она перебрала всех знакомых, кто мог пробраться ночью в дом и сбегала проверить входную дверь — так и есть, она снова забыла запереть ее на ночь! Решив поиграть в детектива, она сделала фотографию композиции на полу с разных ракурсов. Осторожно потрогала парочку предметов из инсталляции, но сами по себе они не приближали ее к разгадке.

И тут наконец она вспомнила про него, с удивлением подумав, почему он не убрал весь этот хлам. Она почти сразу нашла его в углу и позвала. Да, у него было имя, на которое он умел откликаться, но оно было таким нелепым, он так стеснялся его, что лучше уж не упоминать, как его звали.

Он приблизился к ней и вдруг начал кружиться на месте, словно в танце хотел выразить свое обожание.

— Ой, с тобой все хорошо? — отозвалась она, но он не мог ей ответить нормально, только коротко пискнул.

Он остановился и наконец додумался сделать решительный шаг — аккуратно взял из своего творения бумажный тюльпан, лежавший с краю, и преподнес его ей, положив у тех самых босых ножек, которые не давали ему покоя.

— Спасибо тебе, малыш! Так это что ж, твое художество, получается? В жизни бы не подумала, что ты на такое способен! Это так трогательно, я даже не знаю, что делать… Вот что, давай не будем убирать эту хорошенькую инсталляцию — я принесу холст и перенесу все предметы на него, приклею и повешу на стенку вот тут, над кроватью. Идёт?

Он не знал, как и выразить свое блаженство. Она его оценила! И назвала его «малыш»! В последний раз он испытывал такое наслаждение, когда запутался в занавеске и она взяла его на руки со словами: «Бедняжка, сейчас я спасу тебя».

Но понимала ли она, что он чувствует, или приписывала его действия исключительно интеллекту? Вот что мучило его. Поэтому он неловко ткнулся ей в ножку и слегка запищал. Почему он не был одарен нормальным голосом? Это ведь было бы не так сложно. Может быть потому, что никому и в голову не пришло бы с ним разговаривать. Но вот она говорит же с ним! А он в ответ может только пищать. Эх, если бы они знали об азбуке Морзе, дело бы приняло совсем другой оборот.

— Давай-ка мы все же съездим с тобой к специалисту, — задумчиво проговорила она, — с тобой явно что-то не так.

При этих словах он весь испуганно напрягся, но не сопротивлялся. Как можно идти наперекор своей богине! Она некоторое время спустя взяла его с собой в машину и привезла в какой-то современный кабинет, напичканный аппаратурой. Тот самый специалист в белом халате провел несколько исследований с ним и покачал головой:

— Что-то здесь не сходится. Его реакции никак не вписываются в стандартный диапазон. Но, к сожалению, наше оборудование ограничено в своих возможностях. С его интеллектом все в порядке, физически никаких нарушений тоже нет. Остаётся только крохотная вероятность, что он изначально оказался способен на невозможное…

— Он творит, понимаете? Как художник. И подарил мне цветок. У меня не укладывается в голове такое, — она глядела на своего героя широко распахнутыми глазами, а он коротко пискнул после ее реплики.

— Да? Ну это все подтверждает мои догадки. Дело в том, что у него не просто есть сознание. Он каким-то образом способен испытывать настоящие чувства.

— Мой робот-пылесос? — она изумлённо застыла, а робот все пищал и пищал…