Город засыпает, просыпается мафия...

Или ночные хождения по мукам...

Что здесь правда, что здесь ложь, тут так просто не поймёшь.

Отбушевала.
Отгремела.
Откуролесила.
Ах, если бы моя чопорная маман, вечно застёгнутая на все пуговицы под самый подбородок, своим прохладным наследственно аристократическим взглядом узрела бы сию мизансцену, то была бы фраппирована до глубины души. А моя душа в этой истерике сначала свернулась, потом развернулась, как река в разлив, и смела все к чертовой бабушке водами бурного Терека. Сколько же можно мучить меня, терзать? И тихий омут закипит, если в него кипятильник советский походный опустить. И черти возопят благим матом.

То тишиной травите, то словами лупите.
Вдох. Выдох.
Вдох. Выдох.
Вскипела, да утихла, остыла.
Руки переплела: схорониться, закрыться, бороться за принятое решение.
Бежать от боли, страстей, страдания, отупения чувственного, слепого подчинения.

Он робко дотрагивается до меня. Осторожно гладит по плечу, пытаясь расплести узел скрещенных на груди рук. Это моя последняя линия обороны, фронт сражения за меня саму: я остервенело цепляюсь за эту границу, собирая по углам сознания клочья да ошметки сил, так что на руках, чуть выше локтя, остаются кровавые отметины от ногтей.

Его голос, как кошачье урчание вибрирует в пространстве, наполненном до краев тишиной, и резонирует во мне. Слова...его слова...тянутся...вяжутся бесконечные вереницы слов в веревки, плетутся в канаты, звеньями цепей замыкаются, сплетая, стягивая, пленяя, лишая возможности противиться. По дороге они теряют свои смыслы, их значения растворяются в вибрато его голоса. Он не говорит, нет, обволакивает, убаюкивает, соблазняет. Прикосновения лёгкие, ненавязчивые; по ниточке распускает сплетённую наспех оборону: не броня - свитер с прорехами. Сдаюсь слишком быстро. Грешная. Безвольная. Пьяная без вина. Виноватая без вины.

Минуту назад я была полна решимости рубануть с плеча по узлу, привязавшему меня к нему, была готова запалить последний мост, но сейчас...Он - искушённый манипулятор, знает меня до последней родинки на мизинце правой ноги, до самой потаённое фантазии и самой преступной мысли. Одно его слово, и я таю. Один взгляд, и я дрожу от страха.

Прошляпила момент, расслабилась, опустила щит, подняла забрало. Как только дала слабину, он без жалости столкнул меня во тьму кроличьей норы, и все вернулось на круги своя. И не пылающий меч воительницы в руках, но руки в стальных кандалах.

З.Ы. голова моя дурная и песТня сегодня дурная