Был вторник. Вечер. Мартовский, немаркий. На крыше потихоньку таял снег. Шла женщина с работы в супермаркет навстречу неслучившейся весне. Играли на гитарах музыканты. Курьер боялся получить разнос. Атлант работал в городе атлантом, и у атланта зачесался нос.

Нос чуял запах жареного лука, салатика, печенья с молоком. Атлант осознавал: опустит руку — не рухнет небо. Упадет балкон.
А на балконе тосковали лыжи, ковровая дорожка, самокат, стремянка, колокольчик медно-рыжий, железный подстаканник и плакат, надеясь на звезду второго шанса. Однажды, ненароком, поутру.

Атлант крепился. Как же он держался. Нос вел свою нечестную игру.

И представлял атлант (бездушный с виду), как он, душой на время обмелев, почешет нос.
Вернётся в Атлантиду. Заплачет главный по его земле: эх ты, атлант, надежда, блин, опора. А дальше будет солнце и самшит. И вот уже, колодой под забором, лежит атлант, и нос его лежит, не замечая ни зимы, ни лета, ни шума волн, ни мраморных колонн.

Хотя первостепенное не это. Атланту жизнь доверили, а он. Ужасно обошёлся с ней. Прегадко. В кошмаре видел, как на мостовой валяется тряпичная лошадка и кукла с говорящей головой.

Была среда. Обед. Кричала птица. Стоял атлант, держал балконный свод. Некстати заболела поясница. Подумаешь, фигня. Переживет. Он сможет. Беспокоиться нелепо. Он сильный.

Он несущий. Он несёт.
Наверно, иногда важнее неба бывает чье-то маленькое всё.

(с)РезнаяСвирель