Человек в сером, DDlg. 2

Годы несказанного, невыразимого, невысказанных вслух вины, страхов, надежд, предположений - вставали перед ней стеной после последней встречи, случившейся десять лет назад. И Вера перелезала через эту стену, бежала от воспоминаний что есть сил, встречая страхи лицом к лицу, называя вещи своими именами: инцестуозность и комплекс Электры, садомазохизм и первертность, аутоагрессия и мифомания.

В конце концов, переехав из России, очутившись посреди пустой равнины абсолютно новой жизни в другой стране, абсолютно чуждого ему социума, до которых он бы не смог добраться, она выдохнула и медленно зашагала вперед, точно зная, под какими камнями ждут мины - обходя те, ни разу не наступив, ни разу не ошибшись.

Сексуальное напряжение в течение этих лет легко снималось с помощью игрушек и разовых партнеров - Вера, крадучись, приходила в клубы и снимала кого-нибудь; черные очки или вуаль для закрытых бдсм-вечеринок привлекали жадное внимание охотников до тайн. Но внутри нее жил, переворачивал сознание и в дикие моменты тоски желудок - наизнанку - другой голод, не сексуальный, непонятный, ужасный оттого. Голод по объятию: один-единственный раз Человек в сером после особенно жестокой порки, посадил ее к себе на колени - она уткнулась носом в его плечо, в родинку около шеи, пахнущую полынью, летом в разгар зимы, потом и сандалом, - и убаюкал в безмолвном обьятии. "Я не сержусь, не сержусь."

За окном падал тяжело с крыши снег, где-то за стеной булькал телевизор, шли новости друг за дружкой, но не было времени, все новости превращались в бессвязные потоки информации, совершенно ненужные на их постели - маленьком пятачке, единственном живом островке посреди бескрайнего мирового океана. Вера слышала тиканье его сердца, постепенно успокаивающееся дыхание, укачивание - он чуть ли не напевал колыбельную, их грудные клетки гудели, прижатые друг к другу, переплетаясь невидимыми линиями электрического тока. И в этой горькой тягучей полудреме она любила его, именно его, не себя в нем, впервые в жизни понимая - вот человек, мыслящий, действующий, живущий иначе, без меня, вне меня, - но все равно...

Позже тот момент запечатлелся в ней тоской, обыгрываемой для собственного успокоения насмешкой: ну да, известная же схема соблазнения, Палач-Спаситель, по заднице и на ручки, ничто не ново под луной.

Но тоска не унималась, не смирялась в ней, разъедая душу, прорастая насквозь чертополохом. Тот момент был на самом деле единственным настоящим моментом счастья в их жизнях, далеких друг от друга - как разные континенты. И Вера в снах нанизывала каждую отдельную деталь на предыдущую, не забывала собирать капли яда звеньями цепочки на его жилете, успокаивая себя тем, что утыкалась в его плечо, а он в ее локоны, потому лишь, что он не хотел видеть именно ее, не хотел знать, что делает это именно с ней - представляя, по всей видимости, другую - Самую Большую Любовь в Жизни, ту, кого нельзя называть. На которую Вера была просто похожа.

Нить времени с бусинами-воспоминаниями должна была порваться - стала тоньше, скорей бы! Вот только тот волшебный момент не тускнел, ничто его не могло испортить, никакие "но" и "первопричины", потому что на самом-то деле, на бОльшее надеяться они не могли. Да и кто бы мог во всемирном океане одиночества

Ну и пусть, ну и пожалуйста.

---

Она не стала оставаться у Славы на ночь. Вернулась к себе и провалилась в сон. Во сне пленку отмотали назад - Вера доучивалась на последнем курсе университета и проект побега был только в стадии подготовки, "- Может быть, я вижу Вас последний раз в жизни?".

Наступил новый день и будильник звенел как колокол.

Теней - рассвет - пока не было - они растут в течении дня, так же, как и люди растут в течение жизни.
Вера встала, приняла ледяной душ, потянулась в стороны и надела снятый, сброшенный поверх плаща вчера крестик. Натянула серую мантию поверх серого же костюма. В ее спальне никого и ничего не было.

- Ау, - заглянула она в душу, как в гардероб. Там было пусто и тихо, в отдалении капала ржавая вода. На полу стоял дипломат.
- Ну ок. - пожала плечами. - Доброе утро, Папочка, если ты не в курсе. Воскресенье. Мне пора.

Доброе утро!
Мне пора!

...ее дорога петляет, возвращает к тому, с чего когда-то все началось, а она захлебывается какой-то непривычной теплой благодатью: никаких сожалений, ни боли, ни горечи, ни страха, - плачет чистыми детскими слезами, до того хорошо, словно ангел-хранитель, наконец, обнял, чтобы успокоить внутренних демонов, бессмысленных и беспощадных, чтобы больше никогда не оставить одну.

Она бежит, она идет - дорогой, которой пыталась сбежать от реальности, и которая привела к ней же, идет, покачиваясь на носках, запрокидывая голову в небо, идет, расправив плечи и широко шагая, и ей кажется, что внутренний свет плещется через край, разбрызгиваясь вокруг.

Она идет, идет, рука об руку с осознанием хрупкости всего сущего, приговаривая: нет во мне смерти, и в смерти меня нет, я не боюсь, и ты не бойся, не бойся –

"- Жизнь длинная."