рассказец накатала :) Макар и Бес :) Нервным не читать:)

Ах ты ж, сволота проклятая… как тянет то в боку, аж в руку отдает…. Гложет… сосет… грызет, подлюга, под ребрами, сосет печень мою… тошно, ох тошно… Точит, точит кость реберную зубищами своими, зубеньки меленькие, как сверла глодают. Виу-виу-виу…. Есть-пить хочу…. Корми, тятка, корми меня… мочи нет моей терпеть… бесово отродье… тошно…

…………
Скособочась, темная фигура рыскала по едва освещенной улице, направо-налево, в подворотню шмыгнет, постоит, подержится за бока, подышит, а потом опять – шмыг, присядет, увернется от тени на обшарпанной стене, пригнется, перебежит в сторонку, отдохнет о опять пошла – туда-сюда, туда-сюда… тошно…. Мочи нет терпеть…

Бес, бес глодал в боку, того и гляди дыру наружу прогложет, авось, вывалится тогда, проклятый, только б в кишках не запутался…
Макар встал, оперся спиной об угол домишка, подышал, пропотел, покряхтел.
Распоясался нечистый в этом годе, люто распоясался. Ранее проще было, многого он не просил, иной раз собачатиной довольствовался, али кровью петушиной – измажет, бывало, Макар рожу себе кровью да и рыщит по улицам, баб пугает, которые вечером с завода домой идут. Глядишь, бес-то и поотпустит. Какая визжит громка, а иная убегает, аж пятки сверкают, бесу-то того и надо, чтобы страшно им, ссучьему племени, было. А Макар и рад стараться. Бывало что и чулок на голову оденет, репья поверху налепит, и этой рожей страхолюдной народ то и пугает.

А сейчас нееет…. Мало ему, проклятому стало, всеее мааалооо…
«поссслужил я тебе, Макарка, честью послужил. Хотел ты, чтобы сосед твой разбился на мопеде своей, хотел ? Просил меня об этом? Просил. Разбился в лепешку ? Разбился… а мне что с того было? Вспомнить стыдно… А чтобы жену брата чирьи покрыли перед самой свадьбой, хотел ? Просил меня ? Просииил…. Просил, брось, сам просил…. Я сделал свое дело. В замен то самую малость хотел, чтобы ты … эх, да что тут говорить то уже… А вот последний раз, помнишь? Девка там была, маленькая такая, с бантиками… удавилась она тогда на бантиках, как ты и заказывал. Упала с гаража, а бантиками за дверную петлю зацепилась. Ты тогда ходить глядел, как она хрипела и ноженками сучила. Помнишь, как долго сучила ? хе-хе… А мне с того что было ? потешил ты меня тогда ? напоил-накормил? То то вот теперь и давай… иди. Делай, что говорю тебе.»

Беса Макар сам себе подселил, по дурости . Сначала сказывали, он помогать будет, во всех затеях, как захочешь, так оно по твоему и станется. А через годок-другой и сам поймешь, чем расплачиваться с ним будешь. Дык каждый по разному справлялся. Кто то говорят, убоину сырую жрал, кто то водкой заливал душу, когда распоясывался бес совсем, крови просил. А у Макарки так не выходило. Водку не пил, мясо все с душком, воротило к черту от него…

Бес то Макарке непростой достался. Мелкий, черненький, то ли кошка, то ли мышка, пойми поди. Макар и не разбирал тогда. Сделал как велено было - кота крапчатого нашел, лапы ему четыре порезал, а когда тот стал его рвать когтями, прямо в самое мясо, свою кровь-то с кошачьей и смешал. И баста. Завелся бес. То под сердцем копошился, то под печенью елозил, то в ребра молотился. Да глодал кости изнутри.

Больно.
Ох, тошно мне…
«Давай-давай уже… делай что говорю…»
Год-два Макар с ним пробыл, прожил, потом к попу пошел – изгони, говорит, нечистого от меня. Тот только руками замахал, прочь прогнал. Не умею, говорит, и чушь не говори.

Первый раз Макар убил, сам не понял как вышло так. Зазвал бабенку за гаражи, она и пошла за ним. Велел встать к стене, спиной к нему – встала. Ну а дальше… бес его знает. Задушил руками, шею свернул, только хрустнуло. И откуда силища то взялась, сам не понял. Юбку задрал, штаны с начесом теплые стянул с нее, жопу оголил. Пригляделся. Да и подумать то толком не успел, бес все за него решил. Отрезал ножом складным мясо с жопы, где помясистей было, кровь с куска капала, парила, на снег пролилась. Макарка обнюхал сперва кусок, а потом как впился зубами в него и не глядя уже, что сырой был, жрал, перемалывая зубами остервенело, глотал, опять кусал, да радовался – эвон сколько мяса- то подвалило, крови только много, парит еще…

Мясо то сладкое показалось ему, нажрался, беса накормил, проклятого, потом подумал, повернул бабу лицом вверх. Шубу распахнул, высвободил груди ейные наружу… ах ты ж… смотри ка… аж голова закружилась от дурмана такого, от запаха, от предвкушенья. Бабой то пахло, сладко, вкусно, как молоком и медом, и мамкой, и пирогами, и бабушкиными шерстяными рукавицами…

И грыз он груди ее. и жрал их, и сосал сосцы синие, в пупрках, а груди-то белые, вкусные, мягонькие… Нажрался Макар тогда на два дня, на пищу и глядеть не мог больше. Кусок с собой завернул в платок, дома доел. Дома не то было, запах ушел, тепло бабье растаяло, вкуса то почти и не осталось. Так, мясо и мясо сырое. Что с него взять.

Прав бес был, прааав…
Теплое надобно кушать.
Пока парит.
….
Второй раз на охоту бес погнал его на излете зимы, когда дни стали длинные, теплые, солнце пригревало и снег стал тяжелый, липкий, насытился водой, чавкал под ногами . Сочилась вода талая из него, сочилась…

Другая баба и не баба была еще, девка. Лица и рассмотреть не успел, да и на что ему лицо-то, кости одни. Вот волосы… Макар зарылся мордой в них, все дышал, надышатся не мог, как пахли вкусно. Век бы так и лежал, обьявши бабенку эту, в волосы ейные зарывшись, и дышал все, дышал… Нюхал…

Бес пнул в ребро, двинул рогами в печень, и опять заглодал ребра.
Макар очнулся.
Кормить проклятого надо, угомонится, потом уж и посмотрим… полежим…
В этот раз он груди отрезал неспеша, медленно водя вокруг ножом, выдавливая меж пальцев теплую еще кровь себе в рот. Жевал сладкое мясо, кожу потом обсосал, да бросил. Ну ее. Пополз бородой по телу ее, нюхал, где запаха больше, где слаще пахнет, где кусочек полакамее выискать. Ткнулся лицом в пупок, затих. Теплом отдавало, кожица тут пушистенькая была, тоненькая, Макар полизал ее, потом нахмурился – баловство какое то выходит. Не за тем он тут.

Надо в ней найти, в утробе ейной, то место, в котором баба младенца вынашивает. Бес так велел. Надо ему это нонче.
Макар долго прилаживался, и так и этак ножем по коже чертил, не понимал, где резать то. Потом допер, штаны надо снять и ниже искать, там, где лоно ее начинается.

Но в тот раз не вышло, исполосовал живот, измочалил, в кишках вонючих перемазался весь, фу, гнусь какая. Гадко.
Бросил, и ушел не оглядываясь.
Третий раз совсем странно вышло. Дождь лил, неделю. Разошлясь хляби небесные и решили смыть мир этот грешный с лика земного. Раскисли дороги, расползлась земля, месил Макар сапогами землю с битым кирпичами вокруг завода с утра почти, а никого так и не нашел. Не был баб, не было… Как сквозь землю…

Продрог, промок, забрался под крышу разбитого гаража, где трактора раньше стояли, а теперь только гарь и копоть на стенах. Говорят, в прошлом году тут бомжа сожгли. Да кто его знает, что люди говорят, никто не видел и не слышал. Да и костей не нашли. А может не искали.

Вдруг слышит, автобус проехал к остановке, значит, скоро народ пойдет. Вышли из него двое, женщина с сумкой на колесиках и девочка с ней, с зонтиком. Пошли по дороге. А больше никто и не вышел и встречать их тоже не пришел.

Ну то оно Макару и надобно.
В этот раз все быстро получилось, прыгнул бабе на спину, завалил, придушил, шею свернул, в сарай уволок, одежду сорвал, а там… мать честная! Лежит на боку, белая такая вся, а у нее утроба колышется, а в ней видно, ребеночек бьется. Иж ты, понял, видать, что мамка померла, наружу то просится.

Ну Макар думал недолго, утер лоб рукавом, приладился поудобнее и крест-накрест утробу то ей и вспорол. Вывалилось оттудова всякого… Вода натекла, кровь и как на салазках выкатился из брюха ребеночек. Живехонек, ручками-ножками сучит, ползти норовит, головка большая, ротик махонький, раскрывается, пищать, занчится, пытается. Ну Макарка то дооолго над ними сидел, все насмотреться не мог. Вон оно как бывает то. Из мертвой мамки живехонек ребеночек выпал. Иш ты, как оно… Даже беса тогда не слышал, как удивился, хотя тот и бесновался, брыкался, рогами бодатся, копытцами по сердцу бил. Сердился.

Просидел Макар так долго, темнеть уже стало. Продрог, да и ребеночек затих, не шевелился больше, скукожился весь, помутнел, потемнел. Помер, видать. Ну так тому и быть, что уж теперь. Мать его он не тронул, побрезговал. Обтерся от крови одеждой, да и домой засобирался. Вышел из гаража, а там глядь – девчонка то теткина сидит на корточках, съёжилась под зонтом своим и скулит тихонечко – плачет. Хотел Макар поначалу мимо пройти, ну ее, сама пускай как нибудь управляется, а потом подумал-постоял, подошел к ней. А она ничего, сидит, смотрит снизу, скулит только как собачонка. Ну Макар на рука ее подхватил и понес.

А дождь то все льет, земля тяжелая, хлюпает, утомился идти. Две улицы еще и дома будет. Девчонка его за шею ручкой прихватила, чтобы не упасть, молчит. Не плачет.

Дошел до соседки, в окно постучал.
Та и выглянула.
Сказал ей – «смотри, кого я на остановке нашёл. На, возьми себе, мне не надобно»
Та закричала, запричитала, забегала, девчонку схватила, в избу потащила, Макара за собой манила, отказался. Не хочу, сказал, девчонку пристрой куда надобно, не знаю, чья она, отбилась видать от своих. А я домой пошел. Поздно уже. Промок весь.

Затих бес, долго о себе знать не давал.
Тоже, видать, задумался о чем то своем…
А потом, когда дождь-то прекратился, дороги подсыхать начали, да деревенские коров своих впервые на выпас выгнали, Макар беса то своего и увидал.

Тот голову просунул из утробы, поглазел по сторонам, зевнул, зубенками блеснул.
Сказал: «ну брат, пришло время твое»
«какое такое время пришло?» - спросил Макар
«Помирать пора тебе. Я на волю хочу. Надоел ты мне.»
«так выходи, зачем мне помирать. Я не хочу пока»
«ну хочешь не хочешь, не тебе то решать. Пора, значит пора»
Поерзал еще, покрутился, потом обратно в утробу забрался да как кусит Макарку прямо в самое сердце.
Тот захрипел, на земь повалился да и помер.
Бес вылез наружу, огляделся по сторонам, рожки свои махонькие почесал об дверной косяк, шмыгнул подпол и был таков.