Пустота.

Все случайные совпадения - случайны.

Солнце слепило глаза. Оно яростно пробивалось сквозь привычные московские зимние тучи и без остановки лилось вниз, как вода из открытого крана, затапливая собой все: разномастные дома, извилистый хвост железной дороги и зеленого червяка электрички.

Электропоезд был ближним и полз по расписанию — середина дня — никто никуда не торопится.
В вагоне тоже было ярко, разве что чуть-чуть не так интенсивно, как на улице.
Временами болезненный свет перечеркивало спасительной тенью проплывавших мимо высоток. А потом ветки деревьев разбивали его целостность на неравные кусочки мозаики.

«Февраль. А выглядит, как март. Вот только ощущается как дождливый октябрь», - Она зябко повела плечами. В последние дни все время было холодно.

Пожилая дама, сидевшая напротив, со знанием дела и ощущением собственного превосходства выгнула общипанную скудную бровь. То, что она хотела, но не решалась сказать, можно было без труда прочесть на ее лице: одеваться надо теплее, милочка!

Наверное, надо было бы. Черное меховое пальто из тонкого стриженого меха почти не грело. Странно, что раньше Она этого не замечала.

Впрочем, холод шел не снаружи, это было внутри нее, словно вместо сердца, как у Кая, царапал грудь острыми гранями кусок льда. Именно от него и шел этот странный озноб.

«Сейчас приеду домой. Ровно через 27 минут открою двери. Там никого не будет. Только снизу, наверное, как по покойнику будет выть соседский охотничий пес»

Собака выла уже несколько дней. Она всегда так делала, когда оставалась в одиночестве. Раньше это злило. Сейчас Она ее понимала. Если бы не куча таблеток успокоительного, которые она, словно конфеты, ела уже третьи сутки, тоже можно было бы повыть — хором.

И тоже от одиночества. Одиночество — это пустота. Его всегда хочется чем-то заполнить. Хотя бы солнцем, холодом или собачьим воем.

«Ты это сама сделала», - напомнила Она себе.
Все верно — сама. Своего самого трудного, беспокойного, неправильного и невыносимого временами раба она оставила сама.
Вот только на место всей этой неправильности и невозможности пришла пустота. Даже понимание того, что решение правильное и справедливое ничего не меняло. Ей было невыразимо жаль.

На уставшем бледном лице скользнула неожиданная улыбка. Она вспомнила собственные планы и надежды, связанные именно с этим нижним.

Вот в выходной вместе занимаются покупками. В ее руках только легкая дамская сумочка. На шаг позади идет Он, тяжело груженный пакетами. В обеденное время можно зайти в кафе, нетерпеливо застыть у столика, ожидая, когда с узких плеч снимут верхнюю одежду, отодвинут кресло и застынут, не смея сесть без разрешения. Несколько незаметных остальным посетителям секунд и легкий кивок — садись. Принесенные официантом два комплекта меню, к одному из которых так никто и не притронется, потому что все закажет она сама — для обоих. Если сочтет нужным. А если нет, то ее спутник пожелает приятного аппетита и будет молча ожидать, когда Она поест.

Скрытая публичность — вкусная приправа, если умеешь ею пользоваться.

Стукнули раздвижные двери, заставляя вздрогнуть и вернуться в реальность. В вагон вошел молодой парень с гитарой в одном только толстой вязке коричневом свитере и легких джинсах. Приноровился, перебирая аккорды, а потом начал петь — о любви. Конечно же о любви — о чем еще в солнечный день может петь красивый молодой мужчина.

Она торопливо расстегнула молнию на сумочке и в центральном отделении выловила конвалюту с успокоительным — из десяти штук осталось лишь три таблетки, а ведь еще сегодня утром блистер был полным. Много, конечно, явная передозировка. Но сейчас ей срочно нужно было в очередной раз ухватиться за эту проклятую таблетку! Просто необходимо, потому что пустота внутри оживилась и начала расти, грозясь порвать истончившуюся оболочку слабого тела.

Он, оставленный ею нижний, тоже пел под гитару. И одним из теперь уже никогда не свершившихся мечтаний было вместе на берегу реки теплым вечером играть на гитаре и петь. То есть, пел и играл бы, конечно же, Он. А Она просто слушала, отдыхала.

Таблетка показалась горькой. Хотя Она точно знала, что у лекартсва нейтральный травный вкус.
Приятный мужской баритон неприятно вбивал в мозг информацию о чужой о любви.

«Я считаю, что нет любви. Есть только влюбленность», - вспомнила она слова знакомого и ставшего близким свитча.

«Наверное, нет. Он, конечно, прав. Только почему же так внутри пусто?»

Певец наконец-то умолк и пошел вдоль вагона, собирая у добродушных пассажиров звенящую мелочь.

Она поспешно встала, чтобы вслед за ним направиться к выходу. Головы неприятно повело, перед глазами замелькали цветные круги, в ушах противно запищало.

Она схватиласб за что-то твердое и прикрыла глаза, дожидаясь, когда закончится внезапный приступ слабости.
Звон в ушах стих быстро, и Она аккуратно открыла глаза. Побелевшие холодные пальцы намертво сомкнулись наплече сидевшего с краю мужчины.

- Девушка, вам плохо? - тихо спросил он, не предпринимая попыток оторвать ее от себя.

Нужно было что-то ответить. Врать такому замечательно терпеливому мужчине не хотелось. Она сухо улыбнулась одними только губами и честно ответила:

- Да, плохо. Спасибо.

Она ответила так же тихо, как он спросил. Этот минутный обмен репликами заглушил лязг тронувшегося состава, и Она уже не видела с какой досадой скривилась и отвернулась к окну ее пожилая спутница.

Любопытство — не порок, но иногда выглядит просто омерзительно.
Она вышла в тамбур. Здесь было пусть и солнечно, но куда как прохладнее, чем в вагоне, и легкий озноб снвоа пробежал по позвоночнику мурашками.

«Наверное, я действительно нездорова. Лечиться надо!»
Эта мысль вызвала странный смех, Она тихонько хихикнула, потом уже хохотнула и начала тихо давиться смехом, который совершенно не хотел заканчиваться.

Стоявшая перед ней молоденькая девчушка опасливо покосилась и тихонько, вдоль стеночки, скользнула внутрь вагона.

«Она подумала, что я ненормальная»

Почему-то вспомнился один из частых разговоров с Ним.

- У Вас, Госпожа, неправильная анкета. В ней написано «Бархатное доминирование».
- Да, и что?
- А как же с ним соотносится найф до крови и те же иглы? Это ведь элементы СМ.
- И все же я не садистка.
- Скажите это тем нижним, которые, как мотылькии, слетаются на Ваше обещание мягкости, а что они подумают, получив в ответ иглы?

Почему он сичтает, что СМ — это не нормально, что это не может тоже нравиться?
«Считал!» - строго поправила она себя.

Зато это короткое напоминание помогло справиться с приступом неправильного веселья.

Электричка эпилептически дернувшись, остановилась, грязные входные двери раскрылись навстречу холодному влажному воздуху и новой порции солнца.

Перрон был мокрым и скользким. Первый же шаг заставил собраться — падать совсем не хотелось: жестко, больно, унизительно.

Не обращая внимания на вечно спешащих куда-то бывших пассажиров, она неторопливо поднялась по высокой крутой лестнице, ведущей на другую сторону перрона к транспортной площадке с маршрутками. Теперь оставалось всего лишь пройти короткий пролет, спуститься, сесть в машину — и уже через шесть минут открыть двери пустой квартиры.

- Можно вас обойти?

Она невольно оторвала взгляд от земли, выныривая из своего странного состояния, больше похожего на полусон, и вдруг впереди — в трех метрах, не более — увидела его знакомую до мельчайших деталей фигуру. Даже куртка та же — чуть удлиненная, темного зеленого цвета.

«Это не может быть Он! Просто не может! Он остался далеко — за тысячу верст, в другой жизни, такой же яркой, как сегодняшнее проклятое солнце!»

Но сердце уже билось неровными толчками, а ослепленный невероятной схожестью разум заставлял ускорить шаги. Она почти пробежала пролет, задыхаясь, вступила на ступеньки. Хотелось крикнуть: «Да подожди же ты!», - но отчаянно не хватало воздуха, а солнце, отражаясь в металлической бляшке на женской сумочке, больно, словно ножом, резало по глазам, вызывая в них невольные слезы.

Она сделала еще один широкий шаг и почувствовала под ногой пустоту.

Вторая нога тоже уже оторвалась от бетона.

«Небо! Я лечу! И сейчас так просто будет догнать Его, даже если он и за тысячи километров. Самолеты ведь гораздо быстрее поездов, как и птицы!»

Кто-то позади истошно закричал, краем глаза она увидела несколько протянувшихся к ней рук — мужских рук, чужих рук...

И даже обрадовалась, что они не успели.

«Не надо меня держать! Я хочу этого полета!»

Ей казалось, что она успела крикнуть это вслух.

Но вензапный резкий тяжелый удар выбил из груди весь воздух, рот наполнился чем-то горячим и соленым, смешаным со странными осколками, а шум в ушах заглушал уже все. И даже пришедшая боль, словно кипятком ошпарившая ее тело, была секундной.

«Это Пустота — все же сумела прогрызть выход...»

Тело изломанной куклой застыло почти в самом низу лестницы, нелепо повиснув на оставшихся до земли четырех ступеньках. Запрокинутое лицо с застывшей улыбкой неподвижными глазами смотрело в небо. Сейчас уже яркое солнце не мешало ничем.

Как и добившаяся своего Пустота.