ЙОХАН В ТРУДЕСЯТОМ ЦАРСТВЕ ( продолжение)

Вольфрамовый Дровосек никуда само собой не делся. Он просто удалился на свою заветную лесосеку и ушел в очередной Заеб. Тут надо сказать, что, само собой, никакой он был не вольфрамовый, Собственно вольфрамовым был топор. На карбоновой ручке. По его собственным словам, топор ему достался. в наследство от папы. По юности он не видел для себя карьеры дровосека. Когда папа умер, родственники хотели положить топор в могилу, но он не дал, сказав, что инструмент должен работать, впрягся в династическую профессию, и в этом качестве изрядно прославился. Приход в Трудесятое Царство Темы Вольфрамовый Дровосек горячо приветствовал, и стал жить по тематическим понятиям. Выразилось это в том, что он послал к медведю на ухо все свое семейство, обрел полное финансовое избавление от депрессии, заведя трех рабынь, и зажил как господин. Не искущенный читатель может позволить себе усомниться. Вот так пошел, и завел себе рабынь? Да еще сразу трех? Не верю! Скажет такой читатель, и будет не прав. Кровь. Кровь это великая сила. Вольфрамовый Дровосек был ох как не прост. Во всех смыслах. Пытливый исследователь, если бы такой нашелся, обнаружил бы в корнях его генеалогического древа удивительные вещи. То ли один из далеких Дровосековых пращуров по мужской линии имел некую связь с Медузой Горгоной, то ли иная его прародительница в глубине темных веков согрешила с Лихом Одноглазым, а может и обе эти линии затейливо пересеклись в исторической перспективе. Но факт остается фактом. В бездонной глубине его черных глаз зелеными огнем искрилась некая сверх естественная сила, против которой могла устоять редкая женщина. Стоило Дровосеку проникновенно глянуть, как ноги их подкашивались, воля и разум, волшебным образом, растворялась в бесконечности всемирного космоса, приходило понимание, что жили они до этого момента зря, и нет теперь ни цели ни смысла, кроме как без остатка отдаться ему душей и телом.

Как хорошо отбросить прочь сомненья и печали.
Как славно если цель ясна и рядом Господин.
Нас сомневаться и страдать нигде не обучали.
И в жизни нашей навсегда есть только он один.

Обнаружив в себе это загадочное свойство, Вольфрамовый Дровосек стал беззастенчиво им пользоваться. Пф, скажет недоверчивый читатель, с такой то силищей, и всего то трех, ерунда какая... И снова будет не прав. Потому как их было именно три. Причем третья была явно лишней. С ними вышло как с водкой, когда одной достаточно, двух много, а трех уже мало. Вот и у нашего героя, с попытки завести четвертую привычный ход вещей нарушился, и жизнь стремительно понеслась в сторону Заеба. Но об этом позже, потому как, для полноты картины, надо рассказать про косу.

Коса, естественным образом, тоже была вольфрамовая. То что она должна быть именно таковой, рабыни, которые пол года впахивали что бы преподнести ее Дровосеку на сорокалетний юбилей, догадались сразу, иного бы он не понял. Косяк вышел с ручкой. Карбоновую не нашли. Перебои были с карбоном на тот момент. Работая круглосуточно, без обеда, без выходных, без праздников, вообще как проклятые, справили резную, из эбенового дерева. В канун юбилея, дождавшись когда Господин уснет, они сползлись на его прикроватный коврик, встали на колени, и приступили к ночному бдению, полные восторга и предвкушения его радости. Одна, в зубах, держала лезвие, вторая, на вытянутых руках ручку, у третей на шее, на цепи, висел новенький бошевский наждак. Инструмент же надо править время от времени. И косу, и топор. А крутить педали на стареньком, еще папином, было уже не так кайфово, как в первые месяцы рабства. Когда Дровосек продрал свои ясные очи и увидел эту эпическую инсталяцию, то по началу малость испугался. Подумал спросоня, что Костлявая пришла. Но виду не подал, а потом сжал яйца в кулак, и стал рассуждать логически. Почему три, а не одна? Почему голые? В плаще же должны быть. (Кстати думали они насчет плащей, ночь была холодная, но потом решили терпеть). Почему коса по запчастям? Вид новенького электрического наждака вернул его к повседневной реальности и помог стряхнуть остатки сонного морока. Бляди ебанутые, подумал Дровосек, я же чуть не обоссался. Но вслух этого говорить не стал, а скроил строгую физиономию, и стал размышлять, до чего доебаться. Наждак помог сохранить лицо, вольфрамовое лезвие ему сразу понравилось. Оставалось доебаться до ручки. Хоть та и была, вне всякого сомнения, хороша, но доминация требует жертв. Суки!!! Заорал он, вскакивая с постели, и выхватывая из протянутых рук эбеновую ручку. Почему не карбоновая??!!! Вещь была исполнена на совесть и никак не хотела ломаться. Коврик и стены были забрызганы кровью, рабыни, на бровях, пытались забиться под кровать, он оттаскивал их о за ноги и хуячил с удвоенной силой, а ручка была цела. Ну и заебись, решил Дровосек, утирая пот и пытаясь отдышаться, универсальная вещь.

Вообще коса была совершенно необходимой. Ибо обратив своих нижних в финансовое рабство и бросив карьеру, Дровосек, через какое-то время, осознал, что дуреет от безделия и решил завести себе хобби. Начинал с малого. Соорудил на заднем дворе парничек, и стал выращивать архидеи. А однажды он вышел на окраину своей лесосеки, окинул хозяйским взглядом простирающиеся за ней луга, и засеял пару гектаров травой. Вот траву то и надо было косить. Причем этого было достаточно. Трава была такая забористая, ято больше ничего делать было не надо. Под ее дурманящий запах и монотонный шелест косы сознание расширялось и душа Дровосека устремлялась в горние выси. Скощенная трава ложилась под ноги, зато новая на ее месте, колосилась краше прежней. Как правило, когда половина травы была скошена, в дровосековом мозгу происходила некая химическая реакция. Он начинал думать о том, как его достали рабыни, и было бы здорово, спалив все девайсы на красивом погребальном костре, бросить их на произвол судьбы, закинуть за спину любимую косу, положить на плечо папин топор, да и отправиться в странствия. Делянка доходила до речушки, с холодной ключевой водой, в которую он обычно и валился в конце покоса, приходил в разум и возвращался к повседневной тематической жизни. А потом траву стали опылять Пчелы. Как-то, скосив пол делянки, Дровосек решил покурить и оправиться. Но кто то больно ужалил его за самое небалуйся. Небалуйся мгновенно распухло до неимоверных размеров и стало жутко зудеть. Дико матерясь, Дровосек кинулся к дому. Ворвавшись на кухню он обнаружил там одну из рабынь, та лепила котлеты. Зуд был уже просто не выносим. Смахнув фарш на пол, он разложил ее прямо на столе и засадил, даже не связывая. Полегчало. У рабыни чуть было глаза на лоб не вылезли. Она думала, что это фистинг. Но когда Господин кончил, и она увидела, что это была не рука, в ужасе забилась под стол, прикрываясь сковородкой. Дровосек облегченно выдохнул, хлебнул квасу и подумал, что надо прилечь. Зуд возобновился на пороге спальни. Благо вторая рабыня мела в ней пол. Третью он настиг уже в огороде. К концу пятых суток этого Блядового Поебища они уже еле волочили ноги, и не знали куда от него деться. Но тут силы наконец покинули Дровосека, он вырубился прямо посередине процесса. Три дня он проспал, а когда проснулся, опухол уже не было.

Однако это оказалась правильные пчелы, и они несли очень правильный мед. Причем в буквальном смысле несли. Но по порядку. Как выяснилось, поселились пчелы в большом дупле на краю лесосеки. Дровосеку очень хотелось меду, но не хотелось лезть в дупло, изображая маленькую черную тучку с большой белой горячкой, он, если честно, и приближаться-то к ним опасался, даже надежно застегнув ширинку. Но однажды Пчелы сами наведались к нему домой. Дело было за завтраком. В то памятное утро рабыни сварили ему сосиски. Он очень любил эти маленькие сосиски, Одна из рабынь специально устроилась работать в колбасную лавку и каждую неделю волокла большой пакет сосисок. Дровосек сидел за столом, две рабыни стояли по правую и левую руку, одна с кофейником, другая с кетчупом, третья выкладывала на большую белую тарелку свеже сваренные сосиски, когда в окно влетела Пчела. Все напряженно замерли. Пчела зависла над столом, внимательно изучила обстановку, а потом вылетела назад в окно. Через несколько секунд она вернулась с четырьмя товарками, те приземлились на одну из сосисок, по две с каждого конца, впились в нее своими лапами, натужно зажужжали, подняли ценный груз, и взяли курс на открытое окно. Все так и обомлели. А в окно влетели еще четыре пчелы, за следующей сосиской. Потом следующие. Замерев, как каменные истуканы, Дровосек и его рабыни наблюдали как Пчелы волокут сосиски в дупло. Когда сосиски закончились, первая Пчела сделала круг по кухне, заглянула в пустую кастрюлю, и улетела.

Оставшийся без завтрака Дровосек с досады поколотил рабынь, взял косу и мрачно удалился в сторону делянки, сказав, что бы к обеду не ждали. Зализав друг другу ссадины, те сели судить да рядить, что бы такого состряпать Господину на ужин, чего не смогут унести проклятые пчелы. В отсутствии стимула (то есть палки из эбенового дерева) мозговой штурм не ладился. Их заклинило и они по кругу обсуждали расольник, борщ и солянку, но при этом терзались сомнениями. Супчик дело хорошее, но Господин любил мясные закуски, все таки речь шла об ужине а не об обеде. Солнце давно пересекло зенит, а дело никак не доходило до дела. Деморализованные рабыни, оказавшись в стрессовой ситуации никак не могли принять внятного решения, паника нарастала. Наконец постановили. Будь что будет, варим молочный суп. Ни на что более затейливое времени уже не оставалось. С облегчением они заметались по кухне. И в этот момент снаружи послышался гул. Со стороны леса, затмевая собой желтое пятно закатного солнца надвигалось черное жужжащее на одной низкой, проникающей прямо в мозг, ноте облако. Все три остекленели. Надо было кудато бежать, закрывать двери и окна, кричать караул... Но они не могли даже шелохнуться, а лишь раскрытыми ртами глотали, ставщий каким-то ватным и при этом тягучим, воздух. Даже гул приближающихся Пчел вяз в нем и становился далеким и не внятным. Рой огромным черным клубком влетел в окно и опустился к столу, обретя на нем форму не то пирамиды, не то конуса, а потом завился маленьким смерчем и стремительно покинул помещение. На столе остался стоять средних размеров калебас, накрытый сверху листом лопуха. Воздухом снова стало можно дышать, вернулись звуки, но сил шевелиться все еще не было. Подоспевший к ужины Дровосек так их и застал. Окинув кухню подозрительным взглядом, он подошел к столу и поднял лопух. В калебасе был мед. Дровосек макнул в него кончик пальца. Облизал. Несколько минут он стоял в задумчивости. Потом взял кофейную ложку, сел за стол и придвинул к себе калебас. Сьев первую ложку меда он долго сидел закрыв глаза. Потянулся за второй. После третей ложки все его движения стали медленными и плавными, а паузы существенно увеличились. На рабынь он не обращал никакого внимания. Те потихоньку задвигались и начали варить суп. Горячий молочный суп отозвался в нем неким оживлением. Дровосек прихлебывал из полной до краев тарелки, время от времени тянулся за медом, по лицу его блуждала тень глупой блаженной улыбки. В тот вечер рабыни ушли спать так и не добившись от него разрешения.

Где в тот вечер и в ту ночь блуждала дровосекова душа доселе не известно, но с утра рабыни нашли его все в той же кухне. Всклокоченный, с красными глазами и тревожным лицом он карябал ложкой по стенкам пустого калебаса. Они хотели сварить овсянки, но он молча отогнал их от плиты и сыпанул в кипящую воду сосисок. Сам достал тарелку, разложил на ней сосиски и стал ждать. Но пчел не было. Рабыни предвкушали приступ ярости, но он на них даже не смотрел, как будто их вовсе не существовало... «И три дня и три ночи он не пил и не ел, он сидел у окна и на небо глядел». На четвертый день он вырубился и пять дней провалялся в горячечном бреду. Рабыни организовали при нем посменное круглосуточное дежурство. Отпуска закончились, надо было работать. На девятый день этой истории он, исхудавший и осунувшийся, подрагивая и держась за стенку вышел на кухню. Пил чай. Не разговаривал. Взял в руки косу, потрогал лезвие, потом повесил ее назад на стену, вернулся в спальню и забился под одеяло... После меда о траве даже думать не хотелось. Это был Правильный Мед, и употреблять его надо было правильно. Только на сытый желудок, и только с молитвой. Да и с количеством нужно было быть по аккуратнее. Но во всем этом Дровосек разобрался много позже. А тогда, чуть топор в углу не поставил от передоза. Пчелы вернулись ровно через две недели.