Very wet shaving

Ввиду полного отсутствия чего-либо тематишного в моей жизни уже очень долгое время, public disgrace не кажется чем-то невероятным и не фапабельным 🤭

Так как в эротишный эксгибиционизм я не умею, придётся осваивать литературно-графоманский. Строчить херню буду, как та Анка-пулеметчица, и меряться сантиметрами текста с самыми длиннописными авторами, мать его за ногу.

Кратенько: далее по тексту никто не был оттрахан...расходимся, ребзя.
UPD: я не я, и корова не моя

Воскресное утро. Механический птичий щебет из динамика смартфона разрывает тишину. Ранища несусветная. Лучи солнца только начинают продираться сквозь неплотно завёрнутые шторы, медленно наполняя комнату, тихохонько высвечивая нутро спальни.

Я с трудом пытаюсь выкарабкаться из сладостной дрëмы. "Ко мне, упыри! Ко мне, вурдалаки! Поднимите же мамочке веки" - скрежещу я, слипшимся после сна голосом. Для меня проснуться, а уж тем более встать, в такую рань, как воскреснуть, восстав из гроба. Осталась в полнейшем одиночестве на огромной кровати, но не тревожно. Я знаю, где он: священнодействует в ванной. Раньше эти ритуализованные утра воскресений вводили меня в ступор, сейчас я ставлю себе 3 будильника, чтобы хоть одним глазочком посмотреть, что он там делает за закрытой дверью. Храбрюсь и пытаюсь мысленно собраться, перед тем как вынырнуть из тёплого моря простыней, подушек и покрывал, чтобы ступить на холодный пол. Вспомнив, что на мне "ничего помимо бус", стаскиваю с кровати простынь, которая тянется за мной шлейфом белой пены постельных волн. На мягких лапках подбираюсь к ванной, а там, хвала небесам, приоткрытая в святая святых дверь.

Замираю на пороге, стараясь сдерживать шум от участившегося дыхания, сердце трепещет где-то в горле: я вторгаюсь в его личное пространство без приглашения - страшно и немного смешно, так как со стороны это выглядит как идиотизм и подростковое озорство.

А меж тем картинка, открывшаяся моему взору, дважды пробивает по центру удовольствия электрическим импульсом: высокий, статный, для своих лет прекрасно сохранивший форму бывшего легкоатлета с чуть поплывшим рельефом, полуголый мужик, замотанный на уровне бёдер в белое, махровое полотенце. Пожарный, мать его. Тушите меня, тушите. Как говорится, картина маслом - со спины и в отражении зеркала - излюбленный приём многих художников во все времена. В общем, стоит мой Аполлон, борода из пены, и служит свою брадобрейную мессу, делая первую проходку, ловко орудуя поблëскивающей сталью опасной бритвой. Наблюдать за ним украдкой безумно интересно. В прошлый раз, успев улизнуть, оставшись незамеченной, углядела этап приготовлений инструмента (чинка жала опаски о стропу выглядит особенно горячо для меня, фетишизирующей на острые металлические игрушки) и почти алхимической практики материализации пены в чаше. И всё у них женщины ведьмы.

Пока я жадно впитывала в себя каждую детальку, каждый звук и запах через приоткрытую в эту мужскую Нарнию дверь, я совершенно потеряла бдительность, за что и поплатилась. Моё вероломное вторжение было обнаружено. В общем-то, агент наружки из меня, как из пингвина в сердце Африки. Я уже развернулась, чтобы дать дëру, но он успел наступить на мой текстильный хвост. Секундной задержки хватило, чтобы​ сцапать меня за руку и втащить за собой в ванную. Его недовольство моментально заполнило всю кубатуру помещения, напряжение, повисшее в воздухе, можно было резать ножом, черпать ложкой и накалывать на вилку. Он сел на борт ванной и притянул меня к себе, зажав ногами и больно стиснув руками за талию. Спасения ради и усмирения гнева для быстро положила руки ему на плечи, провела вверх по шее, пропуская волосы через пальцы и со всей испуганной нежностью поцеловала мучителя в лоб. Хватка ослабла, и я смогла сделать вдох - временно спасена, гроза миновала. Выдерживаю его долгий взгляд глаза в глаза. Что-то в этом взгляде резко меняется. Он молчит, и я молчу. Страх испортить момент, жадно чавкая и брызжа во всё стороны слюнями, сжирает все слова ещё на подлёте.

Неожиданно резко он берёт мою правую руку, разворачивает и целует в ладонь. Вслед за поцелуем на ладошку всей своей холодной тяжестью ложиться стальная бритва: рукоятка - сатинированная сталь, тонкое лезвие, заточенное с одной стороны, круглая немецкая головка - такая красивая и такая опасная, аж мороз по коже (или это из-за того что простыня осталась в коридоре). Он ставит мне руку и тихо, чётко, точно объясняет, что делать. Команды ясные, без словесного расточительства. Мои руки вслед за телом начинает предательски потряхивать от дикого и совершенно хаотичного внутреннего броуновского движения эмоций: любопытства, напряжения, предвкушения, страха, возбуждения. Он бьёт меня по щекам - серия несильных, но резких ударов. Я успокаиваюсь, сосредотачиваюсь на его голосе и приступаю к выполнению поставленной задачи. Мир вокруг перестаёт существовать, стягиваясь в одну точку, время замедляется, пульс шарашит на максималках.

Чаша в руке, упругая щетина помазка, шапка плотной пены, рисую по лицу. Выдох. На вдохе наточенное лезвие скользит по щеке от виска вниз с характерным шуршанием. Небольшой наклон, косые уверенные движения с лёгким нажимом. Навыки владения холодным оружием стали хорошим подспорьем во время процесса. Пик напряжения и концентрации; я вся мокрая, абсолютно везде. Между ног предательски влажно. Он с лёгкостью вводит в меня пальцы, стараясь сильно не раскачивать нашу связку. Я впиваюсь свободной рукой ему в лицо. Боже, у меня же самый сложный участок, вверх по шее до подбородка. Он отвлекает меня. Я начинаю злиться, почти рычу. Дыхание не ровное, быстрое, поверхностное. Он убирает руку, и я почти плачу от пустоты в себе. Маховик внутренней агрессии начинает медленно, но упорно набирать обороты. Хвала небесам закончила. Стёрла остатки пены. Его пальцы опять во мне, и я почти кончаю, но нет...опять нет, нет, нет. Я зла. Я в ярости, и в моей руке до сих пор бритва. Глаза в глаза. Я выбрасываю лезвие, открывая инструмент. Он все понимает, но не двигается с места, а мне срывает крышу от его спокойствия и невозмутимости. Его пальцы продолжают дразнить меня. Выставляю лезвие параллельно линии лица у виска и чувствую себя каморристкой, готовящейся оставить любимому сфреджо своей симпатии, поцелуй опаски. Он замирает на секунду, и я тяну лезвие вниз, рассекая кожу. Порез легкий, короткий, края ровные - шрама не останется. По шее тонкой алой ленточкой струиться кровь. Время останавливается окончательно, сжатое как пружина.

Он встаёт резко, разрушая общее оцепенение, разворачивает меня и жестко впечатывает в холодную кафельную стену, заламывает руки за спину. Удерживая их левой рукой за запястья, правой снимает с крючка кожаную стропу для правки бритвы. Под давлением выгибаюсь в пояснице, подставляя задницу под град ударов. Из-за возбуждения почти не чувствую боли от первых прикосновений кожаного ремня, но каждый следующий, ложась поверх предыдущего, ощущается больней. На 30-том уже плачу навзрыд, прошу остановить мои страдания, в душе надеясь на безапелляционное, безжалостное «нет». Ещё 20, и я лечу вниз, больно ударяясь коленям об пол. Сил подняться самой нет. Он сгребает меня с пола в охапку и усаживает к себе на колени. Общее напряжение перетекает в расслабление, один катарсис на двоих. Я рыдаю, прижимаясь к его груди. Понимаю, что размазываю по лицу не только свои крокодильи слезы, но и его кровь. Меня сносит из его объятий на кухню за перекисью и гемостатиком. Я обрабатываю порез, он целует мои ладони и отправляет досматривать воскресные сны. Он заканчивает в одиночестве и позже присоединяется ко мне в постели. У нас есть несколько часов на совместное ленивое валяние, прежде чем суета жизни возьмёт свое.

З.Ы. в личке каждый второй орёт, что я чокнутая...надо соответствовать 😇